Как и множество других людей, хотя, вероятно, с большими основаниями, чем у подавляющей их части, Жюстин Кармайкл проснулась утром 31 декабря с чувством облегчения, маячащим где-то на границе сознания. Год вплотную приблизился к своему завершению. И как только часы пробьют полночь, вся эта чудовищная неразбериха навсегда останется в прошлом году. Закончится. Испарится. Станет историей и уйдет в ее анналы. В темное, пыльное место.

В этом году Новый год выпал на воскресенье. Ранним утром Жюстин проснулась в своей детской кровати в Эденвейле, и солнце уже неистово светило, когда она вышла на веранду на заднем дворе. Прикрыв глаза, она разглядела в саду фигуру матери с ведром у ног. У Мэнди была привычка ставить это ведро у ног, когда она поливала цветы. И сейчас, в коротком хлопковом халатике, она распределяла собранную дождевую воду между своими любимыми красными кордилинами и большими алыми кенгуровыми лапками.

Жюстин помахала матери в ответ на ее пожелание доброго утра и вскользь подумала о том, чтобы вывести Люси на прогулку в течение дня – дня, который в противном случае она провела бы, пялясь на часы, просиживая диван и в очередной раз пересматривая оригинальную трилогию «Звездных Войн» прямо в пижаме.

В преддверии Рождества Патриция О’Хара провела немало времени в торговых центрах и супермаркетах, и обрывки постоянно игравших там рождественских хитов засели у нее в голове, как кусочек леденца на зубе. И вот настал канун Нового года, а угнездившиеся в голове мелодии и не думали покидать насиженное место; Патриция обнаружила, что напевает «Это самое лучшее время в году», проходя по бетонным дорожкам собачьего приюта.

После Рождества приют по традиции был забит под завязку дорогими щенками пуделей и спаниелей, которые неожиданно напрудили лужу на еще более дорогие ковры. В этом году было к тому же немало щенков-мопсов, которые кажутся намного милее до того, как изгрызут первую пару туфель. От трехлетнего лабрадора шоколадной окраски отказались из-за того, что он грыз елочные игрушки, а еще одна семья пообещала вернуться за своим пожилым эльзасцем после каникул на Бали, но он все еще был здесь.

Традиционно, это было трудное время для приюта: не только из-за притока животных, но и из-за ухода на каникулы большинства волонтеров. Хотя Патриция уже давно считалась офисным работником, сейчас было не то время, чтобы строить из себя звезду. Поэтому сразу после ланча Патриция со своей лопатой для отходов оказалась в клетке собаки, которую можно было назвать самой уродливой в приюте. Это был уличный терьер, не первый раз попавший в приют, и вероятность того, что его заберут отсюда, фактически равнялась нолю. В последний раз, как он сюда попал, на нем была грязная голубая бандана, на которой кто-то написал имя: Браун Гудини-Маларки. И с тех пор он был известен под этим именем, и именно оно было написано мелом на маленькой доске, висящей над дверцей его клетки.

– Привет, Браун, – поздоровалась Патриция.

Браун вильнул своим тощим, увенчанным кисточкой хвостом. Он понимал, что не стоит злиться на тех, кто пытается помочь. Поэтому просто наблюдал за тем, как она сгребает кучку похожих на шоколадный мусс экскрементов. Затем, будучи по природе своей совсем не сварливым, он стал подвывать песне, которую она напевала.

– У тебя чудесный голос, Браун, – похвалила его Патриция и почесала за ушами.

Брауну хотелось бы приписать себе то, что случилось дальше. На самом деле он решил, что так и сделает. В будущем, расхаживая по улицам города – уличный терьер в своей естественной среде обитания – он станет рассказывать, что именно непреодолимая сила его Внушения заставила женщину торопливо вытащить лопату и ведро из его клетки. Он будет утверждать, что мощь его невероятной способности заставила ее небрежно прикрыть клетку и тут же кинуться прочь, сверкая своими яркими кроссовками и прижимая телефон к уху. И ни разу не оглянуться.

– Зейди что? – спросила Патриция в трубку. – Рожает? Сейчас?

Браун видел, как женщина остановилась и замерла посреди дорожки. Ты не обернешься, ты не обернешься.

– Они прокололи околоплодный пузырь? А-га.

Ты не обернешься. Ты не обернешься.

Это работало, Браун видел. Женщина не оборачивалась. В глазах у нее стояли слезы, и она, похоже, напрочь забыла, где находится.

– Это, правда, происходит, да? Я скоро стану бабушкой… Ладно, ладно. Я уже еду.

После того, как женщина скрылась из виду, Браун честно выждал пару секунд. Затем аккуратно подцепил дверь клетки мордой.

Да! Она легко распахнулась. Браун высунул голову, посмотрел направо, затем налево, хотя из-за отсутствия левого глаза ему пришлось изрядно извернуться, чтобы обеспечить себе достойный обзор в этом направлении. Увидев, что дорожки пусты, он возблагодарил свои счастливые звезды. Если ты хотел найти себе новую семью, то размещение в этой части приюта было серьезным недостатком. Но вот если ты планировал сделать ноги, дальние помещения были просто идеальным местом, поскольку людей здесь было не густо.

Чуть дальше по дорожке Браун заметил пару баков на колесиках, пристроенных в бетонном кармане. Он решил, что раз баки ближе ко дну сужаются, ему вполне по силам будет протиснуться за ними. От баков нужно было совершить короткий рывок к задним воротам приюта – пустяк для храброго и предприимчивого уличного терьера. Все, что требовалось от Брауна, это притаиться и подождать.

Браун выскользнул из своей клетки. Ему хотелось бы сказать, что он устоял перед недостойным искушением, которое охватило его, пока он бежал к бакам, но правда была в том, что он не устоял. Пробегая мимо клетки шумного маленького померанского шпица, который месяцами выводил его из себя, Браун торопливо опи́сал прутья клетки, оставив ликующее сообщение. Наконец-то свободен! Я – Браун Гудини-Маларки, и я наконец-то свободен!

Калеб Харкнесс – Стрелец, по будням ландшафтный дизайнер, а по выходным – капитан команды по подводному хоккею, не убежденный холостяк и коллекционер виниловых пластинок – никак не мог забыть симпатичную темноволосую женщину с герберой за ухом, которую он встретил в секонд-хенде Винниз, где он в тот раз нашел идеально сохранившуюся пластинку «Pixies» с альбомом «Doolittle». С того самого дня, как он ее встретил, он, не переставая, называл себя кретином. Он не просто оробел, не сумев спросить ее номер телефона, он, как самый настоящий тупица, даже не узнал, как ее зовут или где она работает.

В тот судьбоносный свадебно-фарфоровый день у него была куча возможностей и времени. Пока те двадцать коробок, забитых фарфором, перегораживали выход из магазина, он вполне мог разведать кое-какую полезную информацию. И даже когда проход был расчищен, времени все еще было больше, чем достаточно. Вместе с продавщицей Калеб и женщина с герберой за ухом открывали коробку за коробкой с растущим недоверием. Им необходимо было узнать: сколько фарфоровых предметов с изображениями Чарльза и Дианы предположительно может собрать один человек?