Рассекающий штрих производит все богатство алфавитных знаков, открывает центр на манифестацию множественности в дискурсе.

Иоахим иллюстрирует включенность письма в диаграмму троичности манипуляциями над тетраграмматоном. У крещеного испанского еврея Петра Альфонси (Petms Alphonsi) он позаимствовал идею тринитарного чтения четырех букв, обозначающих имя Божье. Петр Альфонси в книге «Secreta secretorum» попытался доказать, что Троица скрыта в еврейском тетраграмматоне, который он разделил следующим образом: JH, HV, VH, объявив каждое сочетание именем одной из ипостасей Троицы. Три круга Иоахима — это лишь диаграмматическое представление о тринитарном делении Божьего имени. В каждый из кругов он вписал имена ипостасей по Петру Альфонси[460]. Поэтому у Иоахима цифра (три) манифестирует себя в рассечении слова, в алфавитизации «тела слова».

То, что разрез, проходящий через сердце на диаграмме Мабра, отделяет создаваемую им цифру три от некоего подобия треугольника, существенно еще и потому, что треугольник еще со времен пифагорейцев считался видимой манифестацией тройки. Число три возникает в своем символическом обозначении — 3 — и в своей геометрической ипостаси как форма. То есть как письменный знак и его видимое воплощение.

Три в таком случае — как бы эйдос некой формы, в которой это число манифестируется. Аристотель в «Метафизике» подверг критике пифагорейские представления о том, что число является эйдосом, к которому могут быть сведены такие сложные формы, как, например, человеческое тело:

...если число, как утверждают некоторые, доходит лишь до десяти, то эйдосы, во-первых, быстро будут исчерпаны; например, если тройка есть сам-по-себе человек, то каким числом будет сама-по-себе лошадь? Ведь только до десяти каждое число есть само-по-себе сущее. <...> Точно так же если меньшее число есть часть большего и состоит из сопоставимых друг с другом единиц, содержащихся в том же числе, то если сама-по-себе четверка есть идея чего-то, например, лошади или белого цвета, человек будет часть лошади, в случае если человек — двойка[461].

Человек не может быть тройкой хотя бы потому, что тело его не может быть сведено к треугольнику — простейшей, замкнутой геометрической форме, выражаемой числом три. Определением числового соответствия форме человеческого тела занимался пифагореец Эврит (Euritus). Аристотель упоминает Эврита в «Метафизике»[462].

Псевдо-Александр Афродис с своем комментарии к этому месту «Метафизики» так описал опыты Эврита:

Допустим, ради примера, что определение человека — число 250, а определение растения — 360. Приняв это, он брал двести пятьдесят камушков, окрашенных в разные цвета: зеленые, черные, красные и т.д. Затем он мазал стену известкой и рисовал контур человека и растения, а потом втыкал эти камушки: одни на линии лица, другие — на линии рук, где какие, и получал изображение человека, выложенное камушками, равными по числу тому количеству единиц, которое он полагал определением человека[463].

По мнению современных комментаторов, в глазах Эврита количество точек, необходимых для построения формы человеческого тела (возможно, в трех измерениях), уникально для каждого тела. Так, из 250 точек (или обозначающих их камушков) можно построить единственную форму, соответствующую этому числу, а именно форму человеческого тела[464]. Камушки Эврита похожи на точки в carmina figurata Рабана Мавра, они обозначают «места», «границы» и, по выражению А. Ф. Лосева, «иллюстрируют главное учение пифагорейства, что число есть некий вид вещи»[465].

Таким образом, число, включенное в тело, соотнесенное с ним, — это шифр его формы. В диаграмме Рабана Мавра треугольная форма сердца проявляет себя и в числе три. Число, включенное в тело, возникает не в результате деления (которому нет предела), но в результате рассечения, обнаруживающего математическое выражение сущности формы. Оно, используя терминологию Владимира Соловьева, относится всецело к «идеальному» телу как единству.

3

Хармс дал собственное объяснение особого смысла числа три, которое он определил как «троицу существования». Обсуждение смысла троицы дано им в «трактате» «О времени, о пространстве, о существовании». Хармс исходит из того, что мир, состоящий из чего-то единого, не мог бы существовать, потому что в нем не было бы частей и он не подчинялся бы принципу различия:

3. Существующий мир должен быть неоднородным и иметь части.

4. Всякие две части различны, потому что всегда одна часть будет эта, а другая та (Логос, 102).

Но и это первоначальное различие, являющееся предпосылкой существования мира, требует, в свою очередь, иных различий. Чтобы существовало это, должно быть не это, а чтобы существовало то, должно быть не то. Хармс называет не то и не это — «препятствие». «Препятствие» — чисто умозрительное полагание различия, необходимое для существования частей. Хармс записывает:

9. Итак: основу существования составляют три элемента: это, препятствие и то.

10. Изобразим несуществование нулем или единицей. Тогда существование мы должны изобразить цифрой три.

11. Или: деля единую пустоту на две части, мы получаем троицу существования (Логос, 102).

Хармс проецирует «троицу существования» на самые первичные формы мира — пространство и время. Он считает, например, что всякое пространство конституируется тремя элементами — там, тут и там. Тут разделяет там и там:

44. Тут является «препятствием» существующего пространства. А как мы говорили выше, препятствием существующего пространства служит время.

45. Таким образом: тут пространства — это время (Логос, 104).

Но и время само разделяется той же троицей на прошлое, будущее и настоящее. При этом настоящее ассоциируется Хармсом с пространством и объявляется несуществующим. Троичное деление времени поэтому строится как прошлое и будущее, между которыми располагается исчезающее настоящее — собственно линия разреза, оказывающаяся пространственной мнимостью.

Эти процедуры деления на три иллюстрируются, например, в стихотворении «Третья цисфинитная логика бесконечного существования» (1930), где разделяются «вот и вут час» (2, 45). Сходный поэтический «трактат» о разделении единого — стихотворение «Нетеперь» (1930) (2, 46-47).

«Троица существования» — это, конечно, некий абстрактный принцип разделения, это преображенная обэриутами тринитарность, помноженная на гегелевскую диалектическую схему. Важна она для обэриутов потому, что позволяла найти способ перехода от абстракции числового принципа к «телу» как пространственной форме:

46. Тут пространства и «настоящее» времени являются точками пересечения времени и пространства.

47. Рассматривая пространство и время, как основные элементы существования Вселенной, мы говорим: Вселенную образуют пространство и время и еще нечто, что не является ни временем, ни пространством.

48. То «нечто», что не является ни временем, ни пространством, есть «препятствие», образующее существование Вселенной.

49. Это «нечто» изобразует [sic] препятствие между временем и пространством.