Она, видимо, совсем отупела, потому чтостояла, глядя на него этими своими невиданными глазищами. Губами шевельнула,будто хотела что-то сказать, – и все. И Серега шепотом пробормотал:

– Ох ты… – А потом снова: – Ох ты!..

А к чему? Неведомо.

Короче, чтобы не пялиться на нее словномальчишка, он начал сам уговаривать «чайника» двинуть отсюда прямиком в Нижний.А что? Заправка – вот она. Залейся бензином хоть по горлышко – и езжай. Часиковза семь даже эта рухлядь дотрюхает до бывшей столицы реформ.

Ну, какой форс тут начал гнуться! Как ломалсяэтот недоросток! А что? Имел право. У него были все козыри. Честно говоря, наего месте каждый советский человек поступил бы так же. Однако, когда торгперевалил за пятьсот баксов, Серега спохватился:

– Охолонись, браток. Охолонись! Деньги хорошие.

– А ты прикинь километраж, – примерно всороковой раз привел довод «чайник». – Фирменный поезд ночь идет, а я что,поезд? Бензин прикинь, амортизацию. А постов на дороге знаешь сколько?Остановят меня, а в кабине этот… полутруп, как ты сам же его назвал. Что тогда?Каждому надо дать на лапу зеленую бумажку, и то спасибо скажешь, если незаметут.

– Короче, – нетерпеливо сказал Серега, вдуше признавая все его доводы неопровержимыми. – Короче, какая твояокончательная цена?

– Тысяча баксов, – выпалил «чайник»,зажмурясь от собственной наглости. – Тысяча баксов – и деньги вперед!

Ольга покачнулась и привалилась к боку машины.И тут до Сереги доехало, что с ней. И почему она стала такой маленькой ибеспомощной, почему смотрела на него снизу вверх – тоже доехало.

У нее не было больше денег, кроме этой тысячи– его законного, обещанного, заработанного гонорара! Ни одного доллара. Ниодного рубля. Ни пенса, ни шейпинга… то есть этого… шиллинга. Ни на билетыжелезнодорожные, ни на оплату проезда. То есть все, что она могла сейчассделать, как порядочная женщина, это расплатиться со своей боевой единицей,отпустить «чайника» с миром – и остаться на обочине дороги вместе с этимРодионом, толку от которого в данной ситуации было значительно меньше, чем откозла молока, от рыбы – разговоров, от луны – тепла. То есть вообще никакого.

Ольга, видать, думала о том же – стояла,опустив голову, и снова он не мог заглянуть в ее глаза. Да подумаешь, ну какиетам уж такие особенные глаза? Серо-зеленые, а один, правый, с такимижелтенькими пятнышками вокруг зрачка… Да что за чушь! Глаз он женских не видел,что ли?!

– Ох ты, – тихо сказал Серега, хотяследовало сказать: «Лох ты!»

– Давайте деньги, – буркнул он,протягивая руку.

Ольга сунула руку в карман, подала емупачечку. Десять мило шуршащих бумажек с бесценным портретом какого-тоимпериалиста.

– Эй ты, держи, – сказал Серега, швырнувденьги на переднее сиденье. – И смотри, братишка: чтобы к самому домудоставил! И помоги девушке, если понадобится. А попытаешься начудить – я твойномерочек приметил. Богом-господом клянусь: найду и… собаколовам на мыло сдам.Понял?

– Да ладно, – детским, ошалелым голосомпрошептал «чайник». – Разве я зверь какой? Я же человек!

– Приятно познакомиться, человек, –буркнул Серега. – А вам счастливо оставаться, девушка.

Он протянул Ольге руку.

Она стояла… Звезды светили ей в глаза.

– Сережа, – пробормотала тихо. –Сережа…

– Да ладно, переживем, – неуклюже сказалон и сделал через левое плечо кру-гом.

Тишина наступила за спиной, потом зашумелмотор. Дверцы хлопнули. «Жигуль» двинулся с места.

Что-то оттягивало карман. Серега спохватился –да это же фляжка!

– Эй, погодите!

Но было уже поздно.

Вот вам и боевой трофей. Умора!

Что оставалось делать? Глотнуть на помин всехпланов. Так Серега и поступил. А потом зачем-то вскинул правую ладонь к виску.Честь отдал ей вслед. Ну надо же!

Огоньки «жигуля» таяли, таяли… растаяли вотьме, как звезды поутру.

«Ничего, – вдруг вспомнил Серега проаванс. – Сто баксов – тоже хорошие деньги. А с теми, купленными в киоске«Роспечати», их и вообще двести. Вот мамаша обрадуется!»

Они появились, точно с неба свалились. Илииз-под земли выросли. Как ни в чем не бывало! К этому времени бедный КонстантинВасильевич сбросил не менее двух кэгэ живого веса – в основном, конечно, вжидком виде, потому что беспрерывно потел от ужаса, когда обнаружил, что двоетуристов пропали. Где, когда, куда? Неведомо.

Никто не видел, как они отстали или повернулине в те развалины и сделались жертвами древнего лабиринта. Народ сначала ленивоозирался, позевывая; потом забеспокоились все. Как понял Егор из обрывковдолетавших до него разговоров, люди-то тревожились по большей части из-зауходящего времени: надо было ехать поселяться в гостиницу, хоть душ принять,смыть с себя пылищу жаркого африканского дня, прежде чем ехать на «шоу Али».Отправиться туда как можно скорее мечтали все. Прежде всего потому, что именнотам обещал быть ужин – грандиозный, необыкновенный, обильный, феерический –такой, который вполне восполнит и слишком ранний завтрак, и скудный обед, ивообще станет завершающим аккордом в длинной мелодии сегодняшнего дня. И воттакая задержка!

Постепенно легкое беспокойство сменилосьпросто-таки злостью. Усталая, оголодавшая публика уже с неприязнью смотрела нагида, который, чуть ли не язык высунув, носился по прилегающим к дворцуулочкам, метался от одной группы туристов к другой, спрашивая, не видел ли ктопарочку руссо туристо: он высокий, светловолосый, в серых легких брюках итемно-синей майке, она высокая, рыжая, в джинсовых шортах, белой кружевноймаечке без рукавов и в шляпке с пестрой шелковой лентой. Побегав, КонстантинВасильевич возвращался к автобусу и с детской, истовой надеждой вглядывался вовсе лица, пересчитывал своих подопечных, словно надеясь, что вот-вот из-зачьей-то спины выступят потерявшиеся и заорут: «А вот и мы!»

Народ раздражался, злился главным образомпотому, что нельзя было сказать: да бросьте вы их, на такси до отеля доберутся,не маленькие! Штука вся состояла в том, что названия отеля КонстантинВасильевич никому не сообщил, добираться потерявшимся было некуда, если тольков Агадир за свой счет возвращаться, но это, извините, нонсенс, поэтому гид и елсебя сейчас поедом, расплачиваясь за свою ошибку.

А Егор – за свою…