Егор не сводил глаз с этой парочки, а потомуедва разглядел великолепное многообразие разноцветных шатров и игривых фонтановмежду ними. В одном таком шатре, бордовом с золотом – истинная роскошь, непоказная, безумных денег стоящая роскошь, от которой захватывалодыхание! – были накрыты столы для русских. И чего только не было на этихстолах, мама дорогая! Да уж, оголодавшие туристы вполне вознаградили себя задень голодовки, ну а когда подали молоденьких, целиком зажаренных барашков вокружении кус-куса и овощей-тажин… И все эти горы еды заливались рекамизнаменитого «серого вина», которое на самом деле было сдержанно-розовым инесдержанно-вкусным. Поглощение непомерного количества еды, которая почему-тоне насыщала, а только еще сильнее разжигала аппетит (по принципу: чем большеешь, тем больше хочется), а также безудержное винопитие сопровождалисьпеснопениями и игривыми плясками, исполнявшимися представителями всех племен,населяющих Марокко: «синих» туарегов, берберов, арабов и прочих номадов, одетыхв свои национальные костюмы.

Егор смотрел вполуха, слушал вполглаза, елвполрта. Еда всегда производила на него действие просто сногсшибательное,наверное, это началось со времен тюремных голодовок. Чифирить или квасить онмог сколько угодно и что угодно, хоть бы и самогон-чимер, а вот стоилочрезмерно сытно поесть – и глазки закрываются, и ножки подгибаются, и ручкиопускаются, и язык заплетается, и сам Гоша лыка уже не вяжет. Поэтому он лишьизредка цеплял вилкой с тарелки морковку-картошку (эх, до чего же вкуснотища вэтом тажине получается!), да подносил ко рту ложечку кус-куса, да отщипывалволоконце тонко зажаренного бараньего мясца. Больше прихлебывал неиссякающее«серое», а сам так и пялился на тех двоих, которые, в отличие от него, ели ипили с завидным аппетитом, ничуть не мучаясь угрызениями совести по поводупредстоящего убийства.

«Вы звери, господа…»

Егор зажмурился от боли. Ладно, погоди, еще невсе потеряно! Главное – не сводить с них глаз.

И он не сводил их весь ужин, не сводил ипотом, когда полуживые туристы выползли из шатров, расселись вокруг арены, и имбыли представлены феерические сцены из истории Мавритании, из эпох всех этихАль-Маравидов, Аль-Махадов, Меренидов…

Похищение невесты, нападение на караван,вольтижировка берберов на необъезженных скакунах, стрельба по мишеням, скачкина скорость и снова танцы, танцы, песни, песни… И все это время Родион с«Надюшкой» вели себя совершенно беззаботно, орали от восторга, аплодировали доболи в ладонях, смеялись до колик над проделками шутников-вольтижеров,прикрывались от летящего в них песка, когда бешеные кони вставали на дыбы передсамой трибуной, в деланом испуге прятались за спины сидящих впереди зрителей,когда берберы направляли ружья прямо на них, чтобы в самый последний миг, заполсекунды до нажатия на курок, резко вздернуть стволы вверх.

Зато Егору некогда было смеяться, хлопать,восхищаться, прикрываться от песка и уклоняться от залпа – хоть и безобидного,холостого, но очень впечатляющего. Теперь у него болели глаза, уши, у негочесалось в носу… Когда закружились в вышине рассыпающие разноцветный огонькольца, когда небо вспыхнуло фейерверком, а берберы, привстав в стременах,принялись палить из всех стволов, он вдруг ощутил, что съел слишком мало, авыпил слишком много.

На счастье, шоу закончилось. Родион и«Надюшка» неспешно шли впереди Егора, не предпринимая никаких попыток от негоскрыться.

Зага-адочно! Что же произошло? Передумали?Каким-то невероятным образом посовещались с сообщниками и перенесли время Ч?Или… или все уже кончено, и Егор теперь ничего не сможет сделать, как бы нидергался? То есть дергаться ему не имеет смысла, да? А может быть… О господи, вего затуманенной серыми парами голове вдруг наступило некоторое просветление:может, он все-таки не так что-то понял? Неверно истолковал?

Ему очень хотелось не дергаться, так хотелосьошибиться! Ведь тогда можно успокоиться. Спокойно дойти до автобуса, забратьсяна «диванчик», смежить веки. Вздремнуть до прибытия в отель, а потом,поднявшись в свой номер на пятом этаже, в номер с зелеными ставенками и зеленымпокрывалом на низкой кровати, залечь – и выспаться, наконец-то спокойно выспаться!

Удивительно расслабляющее средство, это «сероевино»!

Хотелось подпереть спичками опускающиеся веки,но Егор упрямо смотрел вперед, шел и шел, не упуская из виду белый пуловер«Надюшки» и серую куртку Родиона (к вечеру похолодало, и этот тип приоделся).Вот пуловер и куртка задержались у столов с сувенирами, и Егор услышал смех«Надюшки». Вытянул шею, вглядываясь, над чем она там заливается.

Да уж, было над чем! Продавец показывалигрушку: на высокой тонкой спице укреплена птичка из перьев, с пружинкой вместоножки. Две другие такие же птички на свободных деревянных колечках болтаютсявокруг спицы. Стоит поднять их наверх и качнуть спицу, как парочка птичек,потрясая хохолками и хвостиками, начинает спускаться вниз, неистово тюкаядлинными клювами несчастную птицу. Верхняя птичка точно так же неистовоколышется, не то браня, не то поощряя скачущих вниз трясунов.

– Трясуны! – выговорил Егор, вдругзалившись громким смехом. – Трясуны-пятидесятники! Смотрите!

Вокруг тоже захохотали, словно зараженные егосмехом. Игрушка была настолько нелепая и трогательная, что не только веселила,но и умиляла.

– Хау мач? – спросил Родион,демонстративно закатил глаза, услышав: «Фоти тен дирхамз, плиз», – нополез в карман за деньгами.

– А мне? – закричал Егор, словно маленькиймальчик, словно дитятко в песочнице. – А мне такую?

Его выразительную мимику продавец понял безперевода и с сожалением развел руками:

– Онли ван, сэр. Онли ван!

– Как это ван?! Почему ван?! Я хочу этихтрясунов! Я их хочу!

Егор услышал чей-то плаксивый голос, но неузнал его. Рот был открыт у него самого, губы шевелятся – может, это он кричит?А вот знакомый голос, только Егор не поймет, кому он принадлежит:

– Успокойтесь, Царев. Если вам нравятся этитрясуны – берите их себе. Мне они даром не нужны, честное слово!

– Спа-си-бо, – еле вымолвил Егор,вытаскивая из кармана деньги и прижимая к себе спицу, на которой колыхалисьдивные трясуны. – Большое спасибо…

– Покажите, как они скачут! – Рыжийоказался рядом, нетерпеливо схватил Егора за локоть. – Покажите!

Егор сел на ближайшую скамью, поднял парочкутрясунов вверх, качнул спицу. Птички ринулись вниз, истово клюя металлическийпруток. Народ полег от детского, безотчетного, рефлекторного, глупого,необъяснимого – но такого сладостного хохота!

– Классная игрушка! – завопилрыжий. – Знаете что? В России надо поставить ее производство на поток.Возьмите меня в компаньоны, Царев!