— Она, бесспорно, нуждается и в том и в другом, — фыркнула Мэри.

Разумеется, тема Неда Скиннера уже была разодрана в клочья, но воскресла, едва Элизабет присоединилась к ним.

— И подумать, что я его терпеть не могла, — сказала Джейн в десятый раз. — Все время, пока он вел свои расследования ради нас. Лидия теперь может упокоиться с миром, ее убийцы не уйдут от возмездия. Уильям говорит, что Англия вешает гораздо больше преступников, чем вся Европа взятая вместе, но их и следует вешать, раз они убивают ни в чем не повинных людей. Я только жалею, что отец Доминус не дожил, чтобы быть повешенным. Особенно после того, что он сделал с бедным Недом.

— Да, кстати, — сказала Мэри, устав от тирад Джейн на тему Лидии и повешений. — У тебя в Бингли-Холле, Джейн, собрались на лето восемь детей, а ты словно бы проводишь все свои дни и ночи в Пемберли. Они уже необузданны, точно дикари в джунглях. Во что они превратятся, когда ты наконец вернешься домой?

Джейн приняла невыносимо самодовольный вид.

— Ах, Мэри, милая, я разрешила все трудности, неотъемлемые от детей. Когда Лидия умерла, я послала за Каролиной Бингли. После оскорблений Лиззи она не могла переступить порог Пемберли, но ей так нравится проводить лето здесь, на севере. Она гостит у меня со следующего дня после похорон дорогой Лидии. Дети боятся ее до дрожи, даже Хью и Артур. Она их шлепает! Признаюсь, я и пальцем их тронуть не в силах — они выглядят такими раскаявшимися и обворожительными! Но с Каролиной это не проходит! Долой панталоны, и она их шлепает во всю мочь. Конечно, еще до первого шлепка они вопят, словно их убивают — просто при виде ее ручищ. — Джейн вздохнула. — Но должна сказать одно: они ведут себя гораздо лучше, когда за них берется Каролина.

— Она и старших шлепает? — спросила Мэри с любопытством.

— Нет. Наказывает тростью.

— А Присси?

— Заставляет ее часами расхаживать, балансируя книгу на голове, или упражняться в реверансах, или спрягать латинские глаголы.

— Значит ли это, что ты намерена остаться здесь? — вмешалась Элизабет.

— Нет, всего лишь, что я могу приезжать и уезжать, когда хочу. Каролина прямо-таки обожает дисциплинировать детей.

— И почему только это меня не удивляет? — сказала Мэри.

Присмотр за двадцатью девятью мальчиками и восемнадцатью девочками пришелся настолько не по вкусу пемберлийским слугам, что через неделю они взбунтовались.

— Я крайне сожалею, миссис Дарси, — сказал Элизабет изнемогающий Парментер, — но «Дети Иисуса» название неверное. «Дети Сатаны» было бы куда правильнее.

Элизабет поняла гораздо больше, чем сказал ее дворецкий, но решила казаться спокойной, не озабоченной.

— Боже мой! — сказала она безмятежно. — Объясните мне, что произошло, Парментер.

— Да все! — взвыл он. — Мы выполнили все ваши распоряжения, сударыня, вплоть до того, что закрыли ставни бального зала и уменьшили количество свечей. Мы достали со склада койки, предназначенные для дополнительных летних слуг, набили матрасы свежей соломой, накрыли их чистыми простынями, одеялами и покрывалами из хлопчатобумажной ткани. Старые стульчаки из детской были поставлены за ширму, которую дети тут же опрокинули. Все до единой игрушки были принесены с чердака и теперь валяются, разорванные на куски. Право, сударыня, упущено ничего не было! Мы поставили столы на козлах и скамьи, чтобы кормить их, разложили ножи, вилки, ложки. Стаканчики для лимонада. И какова благодарность за наши заботы? Бедлам, сударыня, клятву даю! Еда им не понравилась, и они разбросали ее повсюду. И они не пользуются стульчаками! Присаживаются, как бездомные собаки, чтобы справить нужду, а затем швыряют это в стены! Они стащили матрасы с коек и спали на полу среди луж… луж… предоставляю вашему воображению луж чего. Ах, сударыня, такая грязь! Наш прекрасный бальный зал погублен!

— Полагаю, они отказались мыться?

— Наотрез, сударыня. Даже отказались снять свои одеяния, которые смердят до небес!

— Понимаю. В таком случае, Парментер, заприте каждую дверь и каждое окно в зале и не отпирайте их, пока я не приду и не отдам вам новые распоряжения.

И Элизабет удалилась на поиски сестер, но не прежде, чем побывала у мистера Мэтью Споттисвуда.

— Мэтью, мне все равно, чем вы заняты, будьте добры, оставьте это! — скомандовала она, врываясь в его кабинет.

Поскольку новость о происходящем в бальном зале уже давно облетела Пемберли, он и не попытался возразить, а только положил ладони на конторку и вопросительно посмотрел на Элизабет.

— Да, сударыня?

— Мне требуются двадцать самых крепких, самых рослых нянек, какие только имеются в Йоркшире. В Йоркшире, так как сильно сомневаюсь, что в Дербишире существуют няньки, достаточно рослые и сильные. Предложите им несметное богатство, чтобы они бросили любые свои занятия и отправились в Пемберли — я имею в виду вчера.

— Разумеется, миссис Дарси. Хотя я очень и очень опасаюсь, что и при несметных богатствах пройдет несколько дней, прежде чем я завершу их поиски, — сказал мистер Споттисвуд. (Глаза серьезны, губы сжаты в прямую линию, весь смех укрыт внутри.) — Полагаю, вы хотите, чтобы этим занялся я сам?

— Да! И начните с Манчестера! В случае неудачи — Ливерпуль.

Из сестер только Элизабет более или менее верно оценивала причины бедлама в бальном зале. Она не сомневалась, что до их водворения в Пемберли они были ближе к ангелам, чем обычные смертные дети. Зная это, все ожидали, что ангельское поведение останется прежним. Тогда как Элизабет увидела в прошедшей неделе свидетельство о новом страхе иного рода. Что в конце-то концов они знали о какой-либо другой жизни, кроме той, на какую их обрек отец Доминус? И многие годы любви, конечно же, намного перевешивают страх перед ним и Джеромом, возникший столь недавно. Будь я восьмилетним Ребенком Иисуса, думала она, торопливо шагая по сногсшибательным раззолоченно-кремовым коридорам Пемберли, как бы я восприняла, что орава мужчин уволокла меня из единственного известного мне дома, а потом была бы заключена в чуждом мне и непонятном мире? Полагаю, я выражала бы свой протест любым доступным мне способом. А мы — Мэри, Китти, Джейн и я — приветили их, когда они были привезены? Нет и нет. Мы поступили, как поступают все женщины нашего круга — ждем, чтобы слуги почистили бы их, убрали бы за ними. Но слуги… сами себе закон! Если им претит порученная работа, они срывают досаду на беззащитных. В данном случае на самих Детях Иисуса. Ни одна челядинская рука не угрожала им, но сказать того же о челядинских языках никак нельзя. На них орали, визжали, сыпали бранью. Я знаю это, я знаю это.

Ну, поклялась она, когда впереди замаячила нужная дверь, пора все это изменить. Не подслащиванием, не лаской. Они к этому еще не готовы. Но властью, какую они почувствуют в новых людях, как чувствовали ее в отце Доминусе. Наставлениями, нацеленными на то, чтобы научить их, как жить дальше. Мы спасли их не для того, чтобы вышвырнуть в мир без руля и нищими. Иными словами, наша обязанность — начать их образование здесь и сейчас.