От переполнявшего его слишком огромного счастья он выслушал рассказы и слухи за столом не как новости о несчастьях, а как слова старой страшной сказки: один из мальчиков, работавших на кухне, рассказал Захиде, что на футбольный стадион, где из-под снега была видна лишь половина ворот, привели очень многих арестованных, весь день держали их на морозе, чтобы большинство из них простудились под снегом и даже замерзли и умерли, и что он слышал, как нескольких из них расстреляли у входа в раздевалки, в назидание остальным. Свидетели террора, который весь день раздували в городе З. Демиркол и его друзья, возможно, все приукрашивали рассказы: было совершено нападение на общество «Месопотамия», где некоторые молодые курдские националисты занимались исследованиями "фольклора и литературы", и так как никого там не нашли, то сильно избили не интересовавшегося политикой старика, который подавал чай в Обществе, а по ночам спал там. После того как до утра избивали двух парикмахеров и одного безработного, которым шесть месяцев назад устроили допрос, но не стали задерживать, после того как статуя Ататюрка перед входом в деловой центр Ататюрка была облита водой с краской и помоями, они признали свою вину и прочие свои враждебные идеологии Ататюрка действия (разбитый молотком нос статуи Ататюрка в саду профессионально-технического лицея; непристойные надписи на плакате с портретом Ататюрка, висевшим на стене в кофейне "Пятнадцать стульев", где читали газеты; планы по разрушению топором статуи Ататюрка напротив резиденции местных властей). Один из двух молодых курдов, которых обвиняли в том, что они после театрального переворота писали лозунги на стенах домов на проспекте Халит-паши, был убит, а другого, арестовав, избили до потери сознания, а когда безработный юноша, которого привели, чтобы он стер лозунги на стенах лицея имамов-хатибов, побежал, стали стрелять ему ногам. Всех, кто говорил непристойности о военных и актерах, и тех, кто распространял необоснованные сплетни, арестовали благодаря доносчикам в чайных домах, но все равно ходило очень много преувеличенных сплетен, как это всегда бывает во времена катастроф и разгула преступности, говорили о молодых курдах, которые взрывали в руках бомбы и умирали, о девушках с покрытыми головами, совершивших самоубийства в знак протеста против военного переворота, или о грузовике с динамитом, который остановили, когда он уже подъезжал к полицейскому участку в квартале Иненю.

Ка уже и раньше слышал о нападениях с участием смертников на грузовике со взрывчаткой и поэтому не делал ничего и спокойно сидел весь вечер рядом с Ипек, не обращая никакого внимания на эти разговоры.

Поздно вечером, когда Тургут-бей и его дочери вслед за Сердар-беем встали, чтобы удалиться в свои комнаты, Ка пришло в голову позвать Ипек к себе. Но, чтобы не нарушить ощущения счастья, если ему откажут, он вышел из комнаты, даже не кивнув Ипек.

Ка выкурил сигарету, глядя из окна на улицу. Снег уже прекратился; на пустынных улицах, покрытых снегом, под бледным светом уличных фонарей повисла неподвижность, придававшая чувство покоя. Ка прекрасно знал, что чувство покоя, которое он ощущал, было связано скорее не с красотой снега, а с любовью и счастьем. И к тому же его успокаивало то, что здесь, в Турции, он был окружен множеством людей, похожих на него, подобных ему. И он был счастлив настолько, что признался себе в том, что это чувство покоя усиливается от чувства превосходства над этими людьми, которое ощущалось само собой, поскольку он приехал из Германии и из Стамбула.

В дверь постучали, и Ка был поражен, увидев перед собой Ипек.

— Я все время думаю о тебе, не могу уснуть, — сказала она, входя.

Ка сразу понял, что они будут любить друг друга до утра, не обращая внимания наТургут-бея. Иметь возможность обнимать Ипек, не испытывая до этого никакой боли от ожидания, — в это невозможно было поверить. Пока они были всю ночь близки, Ка понял, что существует некое место по ту сторону счастья и что ему самому не хватает его жизненного и любовного опыта, который был у него до того дня, чтобы чувствовать это пространство вне времени и вне страстной любви. Впервые в жизни он чувствовал себя настолько спокойно. Он забыл сексуальные образы, которые держал наготове в уголке своего сознания, когда прежде занимался любовью с женщинами, забыл желания, позаимствованные из порнографических журналов и фильмов. Пока он телом любил Ипек, он услышал в себе музыку, не зная раньше, что она скрыта у него внутри, и двигался в гармонии с ней. Он то и дело начинал дремать, видел, что бежит во сне, в котором царит райская атмосфера летних каникул, что он бессмертен, видел, что ест нескончаемое яблоко в падающем самолете, и, почувствовав пахнущую яблоком жаркую кожу Ипек, просыпался, с очень близкого расстояния в бледном желтоватом свете уличных фонарей и снежном свете, падающем с улицы, смотрел в глаза Ипек и, увидев, что женщина проснулась и безмолвно смотрит на него, чувствовал, что они лежат, словно два бок о бок отдыхающих кита на отмели, и замечал тогда, что их руки сплетены.

В тот миг, когда она проснулась, они встретились взглядами и Ипек сказала:

— Я поговорю с отцом. Я поеду с тобой в Германию. Ка не мог уснуть. Он просматривал всю свою жизнь, словно счастливый фильм.

В городе раздался взрыв. Кровать, комната, отель внезапно покачнулись. Издалека послышались звуки пулеметных выстрелов. Снег, укрывший город, смягчал шум. Они прижались друг к другу и молча стали ждать.

Позже, когда они проснулись, звуки выстрелов уже прекратились. Ка два раза вставал из жаркой постели и курил, ощущая на влажной от пота коже холодный как лед воздух, идущий от окна. В голову не приходило ни одного стихотворения. Он был счастлив так, как никогда в жизни.

Утром он проснулся от стука в дверь. Ипек рядом не было. Он не мог вспомнить, когда уснул в последний раз, о чем они в последний раз разговаривали с ней, когда прекратились звуки выстрелов,

В дверях стоял Джавит, работавший на ресепшн. Он сказал, что в отель пришел какой-то офицер, который сообщил, что Сунай Заим приглашает Ка в штаб, и сейчас ждет его внизу. Ка не стал торопиться и побрился.

Пустые улицы Карса показались ему еще более чарующими и красивыми, чем вчера утром. В верхней части проспекта Ататюрка, в одном месте он увидел дом, где была разбита дверь, выбиты стекла и весь фасад был в дырах и выбоинах.

В швейном ателье Сунай сказал, что в том доме был проведен теракт с участием террориста-смертника.

— Бедняга додумался по ошибке войти не сюда, а в один из домов в верхней части города, — сказал он. — Его разорвало на части. До сих пор не смогли понять, кто он — исламист или из РПК?

Ка видел в Сунае проявление той детской черты, свойственной известным актерам, слишком всерьез воспринимать роли, которые они играют. Он побрился и выглядел чистым, свежим и бодрым.

— Мы поймали Ладживерта, — сказал он, глядя в глаза Ка.

Ка интуитивно захотелось спрятать радость, которую принесла ему эта весть, но это не укрылось от взгляда Суная.