— Он плохой человек, — сказал он. — Совершенно ясно, что это он приказал убить директора педагогического института. С одной стороны, он рассказывает всем, что против самоубийств, а с другой стороны, организовывает глупых, несчастных парней, чтобы устраивать террористические атаки с участием смертников. Управление национальной безопасности уверено, что он приехал сюда со взрывчаткой, которой хватит, чтобы на воздух взлетел весь Карс! В ночь переворота он сделал так, что они потеряли его след. Спрятался так, что никто не знал. Тьт, конечно же, знаешь о том смешном собрании, которое вчера вечером было проведено в отеле "Азия".

Ка картинно покачал головой, словно они участвовали в какой-то пьесе.

— Моя задача в жизни вовсе не заключается в том, чтобы наказать этих преступников, радикалов и террористов, — сказал Сунай. — Есть пьеса, которую я мечтаю поставить уже много лет, и я сейчас здесь для этого. Есть один английский писатель по имени Томас Кид. Шекспир стащил своего «Гамлета» у него. Я открыл одну несправедливо забытую пьесу Кида под названием "Испанская трагедия". Эта пьеса о кровной обиде и кровной мести. Мы с Фундой уже пятнадцать лет ждем подходящего случая, чтобы сыграть ее.

Ка картинно поприветствовал Фунду Эсер, вошедшую в комнату, склонившись в три погибели, и увидел, что женщине, курившей сигарету через длинный мундштук, это понравилось. Ка даже не успел спросить, о чем пьеса, как муж с женой кратко рассказали о ней.

— Я упростил пьесу, чтобы она понравилась и была в назидание нашим людям, — сказал затем Сунай. — Когда мы будем ее играть завтра в Национальном театре, ее увидят зрители и весь Карс в прямой трансляции.

— Я бы тоже хотел посмотреть, — сказал Ка.

— Мы хотим, чтобы в пьесе играла и Кадифе… Фунда будет ее коварной соперницей… Кадифе выйдет на сцену с покрытой головой. А затем внезапно откроет перед всеми голову, восстав против глупых обычаев, ставших причиной кровной вражды. — Сунай сделал наигранное движение, словно с волнением скидывал с головы мнимый платок.

— Опять будут беспорядки! — сказал Ка.

— Об этом не беспокойся! Сейчас у нас есть военная сила.

— Да ведь и Кадифе не согласится, — сказал Ка.

— Мы знаем, что Кадифе влюблена в Ладживерта, — сказал Сунай. — Если Кадифе откроет голову, я сразу отпущу Ладживерта. Они вместе убегут куда-нибудь далеко и будут счастливы.

На лице Фунды Эсер появилось то покровительственное и нежное выражение, свойственное добросердечным тетушкам, радующимся за счастье сбежавших вместе молодых влюбленных из мелодраматических фильмов местного производства. Ка на какой-то миг представил себе, что женщина с той же любовью могла бы отнестись и к его отношениям с Ипек.

— И все же я сомневаюсь, что Кадифе сможет снять платок во время прямой трансляции, — сказал он потом.

— Мы подумали, что в создавшейся ситуации один ты сможешь ее убедить, — сказал Сунай. — Для нее заключить с нами сделку будет означать заключить сделку с самым большим дьяволом. Между тем она знает, что ты признаешь правоту девушек-самоубийц. И еще ты влюблен в ее старшую сестру.

— Нужно убедить не только Кадифе, но и Ладживерта. Но сначала нужно поговорить с Кадифе, — сказал Ка. Из головы у него никак не выходила простота и грубость фразы "И еще ты влюблен в ее сестру".

— Все это ты сделай так, как тебе хочется, — сказал Сунай. — Я предоставляю тебе различные полномочия и военную машину. Tы можешь заключить сделку и выдвинуть любые условия, как тебе хочется, от моего имени.

Наступило молчание. Сунай заметил, что Ка задумался.

— Я не хочу вмешиваться в это дело, — сказал Ка.

— Почему?

— Возможно, потому, что я трус. Я сейчас очень счастлив. Я не хочу становиться мишенью для сторонников введения шариата. Скажут, что этот атеистический тип устроил так, чтобы Кадифе открыла голову и чтобы студенты на это смотрели, и даже если я сбегу в Германию, однажды вечером они застрелят меня на улице.

— Сначала убьют меня, — с гордостью сказал Сунай. — Но мне понравилось и то, что ты сказал, что ты трус. И я тоже из трусов, поверь мне. В этой стране выживают только трусы. Но, как и все трусы, любой человек все время представляет себе, что однажды совершит что-нибудь героическое, не так ли?

— Я сейчас очень счастлив. Я вовсе не хочу быть героем. Мечта о героизме — утешение несчастливых людей. Вообще-то такие, как мы, либо убивают кого-нибудь, считая, что совершили героизм, либо убивают себя.

— Хорошо, но разве ты в глубине сознания не понимаешь, что это счастье долго не продлится? — упрямо спросил Сунай.

— Зачем мы пугаем нашего гостя? — спросила Фунда Эсер.

— Никакое счастье долго не длится, я знаю это, — сказал Ка осторожно. — Но я не собираюсь давать повод убить себя, совершая героический поступок из-за этой преждевременной вероятности стать несчастливым.

— Если ты не станешь в этом участвовать, то тебя убьют не в Германии, а здесь! Ты видел сегодняшнюю газету?

— Там пишут, что я сегодня умру? — спросил Ка, улыбаясь.

Сунай показал Ка последний номер городской газеты «Граница», который он видел вчера вечером.

— Безбожник в Карсе! — прочитала Фунда Эсер как в театре.

— Это вчерашнее первое издание, — сказал Ка уверенно. — Потом Сердар-бей решил сделать новый выпуск и исправить положение.

— Он не выполнил своего решения и утром распространил первое издание, — сказал Сунай. — Никогда нельзя доверять словам журналистов. Но мы тебя защитим. Сторонники введения шариата, которым не хватает сил, чтобы справится с военными, первым делом захотят убить атеиста, прислужника Запада.

— Это ты захотел, чтобы Сердар-бей написал эту статью? — спросил Ка.

Сунай бросил на него полный обиды взгляд, подняв брови и поджав губы, словно честный человек, которого оскорбили, а Ка заметил, что он очень счастлив оттого, что находится в положении сметливого политика, занимающегося мелкими интригами.

— Если ты дашь слово охранять меня до конца, то я буду посредником, — сказал Ка.

Сунай пообещал и, обняв, поздравил Ка с тем, что он вступил в ряды якобинцев, сказал, что два телохранителя никогда не будут отходить от Ка.

— Если понадобится, они тебя и от самого себя защитят! — добавил он с воодушевлением.

Они сели, чтобы поговорить о деталях посредничества и о том, что нужно сделать, чтобы убедить Кадифе, а также выпили ароматный утренний чай. Фунда Эсер была так рада, словно к театральной труппе примкнул знаменитый и блестящий актер. Сунай немного поговорил о силе "Испанской трагедии", но Ка совершенно об этом не думал, он смотрел на удивительный белый свет, лившийся с улицы из высокого окна швейного ателье.

Уходя из ателье, Ка увидел, что к нему приставили двух огромных вооруженных солдат, и испытал разочарование. Ему хотелось, чтобы по меньшей мере один из них был офицером либо шикарно одетым полицейским в штатском. Он видел однажды известного писателя, ко горый выступил на телевидении, сказав, что турецкий народ — дураки и что он вовсе не верит в ислам, а рядом с ним были шикарно одетые и подготовленные телохранители, которых в последние годы его жизни предоставили ему власти. Они не только несли его сумку, но и торжественно открывали дверь перед ним, что, как верил Ка, известный писатель-оппозиционер заслужил, а также держали его под руку на лестнице и ограждали его от слишком любопытных почитателей и врагов.