Я качаю головой, направляясь в их сторону.

– Нет, но они должны быть у меня. За все, через что я заставила тебя пройти.

– Иногда мне и правда хочется посадить тебя под домашний арест. В свое время я не так часто прибегал к этой силе, как стоило бы, – отец задумчиво трет подбородок.

– Я всегда была хорошей девочкой. – Я слегка толкаю его в плечо, затем наклоняюсь, чтобы поцеловать в щеку.

– Верно. Увы, родители и дети не всегда играют на равных. Тебе может сойти с рук гораздо больше, чем мне.

Я сажусь напротив них. Донна, должно быть, видит на моем лице встревоженность, потому что она резко встает и потягивается.

– Пойду попробую новые бомбочки для ванны, которые мне подарил Дилан. Приятно вам провести вечер.

Остались только мы с папой, и хотя я уже представляла, что дам страху одолеть себя, я замечаю, что вполне могу выдержать его пристальный взгляд. Настал момент истины.

– За последние пару месяцев я кое над чем работала. Отчасти я делала это для собственного успокоения, чтобы пережить то, что случилось с мамой. Но в то же время это и благодарность ей, ведь она верила в то, что я делаю.

Он слегка кивнул.

– Я сделала эскиз нового надгробия для нее. Знаю, что у нее уже есть одно. Понимаю, что меня не было рядом, когда вы выбирали из того, что есть, и я виновата. Но я подумала, может быть… если бы ты дал мне шанс…

Отец откинулся на спинку кресла, сцепил вместе пальцы, постукивая ими по губам:

– Шанс, говоришь…

Он не будет со мной церемониться. По какой-то причине мне даже приятно это понимать. Он больше не обращается со мной как с фарфоровой вазой. Значит ли это, что я стала сильнее?

– Я подумала, может, ты позволишь мне заменить надгробие. Я возьму на себя все расходы. Найму художника. Сама за все заплачу. И затем я поставлю свое надгробие поверх прежнего, да так, что ничего не будет демонтировано или потревожено.

– Ты думаешь, она хотела этого? – настороженно спрашивает он. Он воспринимает мой вопрос со всей своей серьезностью. В конце концов, речь идет о его покойной жене. И они с папой были без ума друг от друга.

– Хотела, – я на нервах сдираю лак с ногтей. – Мама всегда считала, что то, как я расписываю надгробия, – это круто. Она показывала мои эскизы своим клиентам и кураторам. Думаю, она бы оценила такую благодарность ей за все. Хотя нет, – я нахмурилась, – не думаю, а знаю. Она говорила мне, что будет рада, если я сделаю такую же и для нее, когда она покинет нас.

Тем не менее он не дал мне желаемого ответа. Наверное, я добралась до самой глубины души отца. Там, где хранится его ныне покойная жена.

Кажется, он в глубоком раздумье.

– Стоило бы сначала взглянуть на сам эскиз. Ренн тоже наверняка захочет оценить.

– Да без проблем, – говорю я ровным тоном. – Сейчас увидишь. Готова выслушать ваши предложения.

Он коротко кивнул.

– И все?

– Да.

Он встал со своего места. Похлопывает меня по плечу.

– Я тобой горжусь, Эвер. Да ты, оказывается, гораздо сильнее, чем я думал. Ты явно похожа на свою мать.

* * *

Наступила среда, на часах одиннадцать сорок пять утра, и я уже хочу домой.

Я стою возле входа на станцию Монтгомери-стрит, у лестницы, ведущей вниз к поездам.

Это какая-то ошибка. Я не в состоянии вернуться туда. Одна часть меня – та самая, из-за которой меня уже давно надо забрать в психушку, – боится, что я попаду на ту же кровавую сцену, которую оставила позади все эти годы назад. Столько крови было. Столько воплей. Столько полицейской ленты было кругом. И тот поезд прямо смотрел мне в глаза, словно ожидая от меня действий.

Я натыкаюсь на ближайший мусорный бак и выблевываю туда весь свой завтрак. Вытираю рукой лоб, на котором выступил холодный пот. Мимо меня проходит какая-то парочка. Девушка, глядя на меня, прищуривается. Я слышу, как она говорит: «Вроде бы не похожа на бездомную, но их, видимо, теперь стало так много, что трудно точно определить».

Я слишком плохо ориентируюсь в пространстве сейчас, чтобы беспокоиться о мнении окружающих. Я вся дрожу. У меня ничего не получится. Но у меня нет другого выбора.

Бросила взгляд на свои наручные часы. Одиннадцать пятьдесят три. Время для меня не играет никакой роли. Ничто не мешает мне попасть на станцию сию же минуту. Ну или окажусь там в двенадцать тридцать, если уж на то пошло. Но я не хочу выходить за рамки дозволенного. При каждом малейшем изменении возникает угроза.

Шатаясь из стороны в сторону, я вспоминаю вчерашний ужин, когда я показала папе, Ренну и Донне свой эскиз маминого надгробия. Кажется, им понравилось. Сегодня утром я обзвонила знакомых и разузнала насчет скульпторов, которые работают с гранитом. Это влетит мне в копеечку, но результат того стоит.

Одиннадцать пятьдесят девять, пришло время встретиться с прошлым.

Я крепко держусь за перила, спускаясь по лестнице. Мимо меня движется огромное скопление людей, не подозревающих и не интересующихся моей душевной болью. Оказавшись внутри, я оперлась о колонну. Делаю глубокий вдох, пропитанный потом, мочой и тормозной пылью от стальных колес поездов.

Вот я и на месте.

В метро.

Буквально в полуметре от того места, где все произошло.

Это то самое место, сделавшее меня той, кто я есть. Переломный момент в моей жизни. Именно из-за этого места я ношу на душе груз вины. Всю ненависть к себе. Врожденное чувство отрицания всего вокруг. Что ничего не будет в порядке. Что хорошо уже больше никогда не будет. Что время не лечит. Это лишь заставляет себя чувствовать так, будто я попала в замкнутый круг.

Это то самое место, где я лишила себя жизни.

Ну, одно из них. За гибель Дома тоже отвечаю я.

Меня снова тошнит, но, к счастью, я уже опорожнила желудок, и рвать больше нечем. Платформа просто кишит людьми. Электронное табло над моей головой сообщает о скором прибытии следующего поезда, через две минуты.

Достаю телефон, настраиваю его в районе груди так, чтобы запечатлеть и свое лицо, и вывеску позади меня, после чего делаю снимок для Джо. Я бледна как смерть и выгляжу физически нездоровой. Конечно, не совсем так, как мне хотелось бы, чтобы Джо увидел меня, но, по крайней мере, он не сможет учуять запах