вами наблюдаю, знаете ли. Ну же, поднимайтесь, – добавила она с легким упреком.

Дэвид понял, что краснеет.

– Я… Я… Спасибо.

Она улыбнулась его смущению, потом зашагала по переулку. Дэвид поднялся по лестнице и постучал в дверь Наталии. Та приоткрыла ее и с секунду настороженно смотрела, прежде чем узнала его, и лицо ее прояснилось. Наконец она впустила его.

– Простите, – сказал он. – Я не позвонил. Со… Дилис впустила меня, когда выходила. Она меня узнала – говорит, у нее есть карточки нас всех.

Наталия кивнула:

– Да. Дилис – это важно. Мы бы не устроились здесь, не будь ее. Она добрый друг.

На Наталии была сегодня не блуза художницы, а толстый серый свитер, подчеркивавший бледность ее кожи.

– Вы как? – спросила она, с сочувствием глядя на него.

– Небольшая проблема на работе.

– Так я и поняла. Не рассказывайте, подождем мистера Джексона. – Наталия улыбнулась своей грустной полуулыбкой. – Он предпочитает, чтобы все делалось так.

– Я знаю.

К мольберту был прикреплен набросанный углем эскиз: узкая мощеная улочка с ветхими домами по обе стороны, фигуры пешеходов. Женщина подошла и встала рядом с Дэвидом.

– Вчера начала. После нашего разговора. Это старый еврейский квартал в Братиславе.

– Довольно захудалое местечко.

– Здесь обитали бедные евреи: мелкие лавочники, лоточники, рабочие.

– После смерти матери отец мне сказал, что мой еврейский дедушка был мебельщиком, столяром. Эта профессия как-то не вяжется с образом еврея.

На ее губах снова появилась невеселая усмешка.

– Иисус Христос был плотником-евреем.

– Да, надо полагать.

– Откуда они приехали? Предки вашей матери?

– Из бывшей Российской империи. Точно не знаю. Из Польши, возможно, или из Литвы. Словакия ведь входила в бывшую Австро-Венгерскую империю, правильно? До Великой войны? – Он смущенно рассмеялся. – У моего отца был старый школьный атлас, выпущенный до четырнадцатого года, вчера вечером я снова заглянул в него.

– Да. Эту империю называли тюрьмой народов. Но после войны во многих смыслах стало хуже – все стремились создать свои национальные государства, возникали новые меньшинства, которые ненавидели друг друга все больше и больше. Ну и все националисты, само собой разумеется, ненавидели евреев как чужеродный элемент. Впрочем, Чехословакия была не так плоха, как большинство прочих, пока Гитлер не уничтожил ее. – Она протянула руку и быстро коснулась его ладони. – Простите, я не сильно вас утешила.

Он предложил ей сигарету:

– Вы ведь не станете рассказывать всем, правда? Насчет меня?

– Я обещала, что не буду. – Наталия посмотрела на него. – Но думаю, что вам надо сказать самому.

Дэвид невесело рассмеялся:

– Честное слово, мне кажется, что время не самое удобное.

Наталия склонила голову и отошла. Он заставил ее хранить его секрет. Если только она не поделилась им с кем-нибудь в воскресенье.

– Евреи в Братиславе говорили на идиш? – спросил вдруг Дэвид.

– Да. Евреи говорили на идиш по всей Восточной Европе. – Она улыбнулась. – В наших странах было настоящее вавилонское столпотворение, каждый знал хотя бы начатки трех или четырех языков. – Затем Наталия ласково спросила: – Ваша мать говорила на идиш?

– Она поставила крест на прошлом, стала англо-ирландкой. Но, уже лежа на смертном одре, произнесла одну фразу. Ни я, ни отец не поняли.

– Вы ее помните?

Дэвид смущенно хохотнул:

– Семнадцать лет прошло. Не ручаюсь, но звучало вроде так: «Ик хобдик либ». – Захлестнутый эмоциями, он отвернулся и услышал, как Наталия повторила его слова, но по-другому: «Их хоб дих либ». И повернулся к ней. – Звучит очень похоже. Что это означает?

– Не знаю, – ответила она, отводя взгляд. – Я знаю всего пару фраз на идиш.

Зазвонил дверной замок, и оба вздрогнули. Наталия вышла. Дэвид слышал звук ее легких шагов на лестнице. Вернулась она с Джеффом.

– Привет, старина! – воскликнул Джефф с наигранной бодростью. – Как обстановка?

– Полагаю, Хабболд опрашивает сотрудников.

Джефф снял пальто и шляпу, потом улыбнулся Дэвиду, хотя в голубых глазах читалась тревога.

– Все будет хорошо.

Снова раздалась трель звонка. Минуту спустя Дэвид услышал тяжелую поступь Джексона, поднимавшегося по лестнице в сопровождении Наталии. Он вошел с серьезным видом и без улыбки кивнул Дэвиду и Джеффу, снял пальто и шляпу, грузно сел и обратился к Дэвиду:

– Похоже, вы вспугнули нескольких зайцев, и те разбегаются в разные стороны.

Дэвид рассказал о том, что произошло в воскресенье с Сарой, и про перепутанные папки. Джексон слушал, не меняясь в лице, и время от времени задавал резкие вопросы. Когда Дэвид закончил, Джексон некоторое время сидел молча.

– Думаю, для вашей жены угрозы нет, – сказал он наконец. – Нам удалось выйти на след той студенческой пары. Большая часть тех, кому удалось ускользнуть, – таких, кстати, немного, – кончили тем, что вступили в контакт с нашими людьми. А те неевреи, кто готов им помочь, как правило, связаны с нами.

– Что с ними будет?

– Получат новые документы. Евреи – не первые, для кого мы это делаем, далеко не первые. Дальше: ваша жена совершенно уверена, что никто из комитета не видел, как она уходит с женщиной, которую убили?

– Уверена.

– Вы задали нам кучу работы с выслеживанием тех двух студентов. – Джексон вздохнул. – Но вот эта история с секретным документом в незасекреченной папке вызывает тревогу.

Его проницательный, твердый взгляд стал сердитым.

– Дэвид испугался, что его застукают, и действовал в спешке, – сказал Джефф.

Джексон искоса глянул на Джеффа, но ничего не сказал и обратился к Дэвиду:

– Так вы полагаете, что Кэрол Беннет допросили?

– Да, судя по тому, как она выглядела в обеденном перерыве.

– И как, по-вашему, она себя поведет?

– Запираться Кэрол не станет. Скажет, что она тут ни при чем и не знает, как это случилось. И это правда.

– Как считаете, она способна уловить связь между исчезнувшим документом и вами?

– Нет. У нее для этого нет никаких оснований. И ее представление обо мне, оно… превратно.

– Постарайтесь вести себя с ней как обычно. Не говорите о том, что вас тоже расспрашивали, – она может учуять подвох.

– В пятницу мы с ней вроде как собирались на концерт.

– Нужно отменить. Лучше, если вас не будут видеть вместе.

– Завтра устрою. – Дэвид вздохнул. – Придется придумать какой-то предлог.

– Как быть Дэвиду, если ему опять станут задавать вопросы о документах? – спросила Наталия.

Джексон бросил на Дэвида очередной суровый взгляд:

– Говорите, что ничего не знаете. Я на службе скоро уже сорок лет, такое случается не впервые. Начальники будут ходить кругами, расспрашивая всех, и когда никто не возьмет на себя ответственность за ошибку, дело передадут в МИ-пять, в то, что от нее осталось. Если не найдут козла отпущения, выберут того, кто им меньше