так продолжалось примерно с час. И он выпил за здоровье каждого… И даже за мое! Потому что Паредес сказал: «А теперь, господа, приглашаю вас выпить за Борхеса, этого молодого человека, которому знакома жизнь на улице Серрано, а теперь, поглядите на него, он писатель». Выпили и за меня, я поблагодарил за тост, потому что уже понимал, что это составляющая часть техники Паредеса. Однако через час таких тостований, когда Паредес предлагал, а задира соглашался, тот – против своей воли – уже начал походить на прислужника моего друга. Ведь именно Паредес провозглашал здравицы, а тот их принимал. Ну а затем Паредес неожиданно, без всякой подготовки встал из-за стола и произнес: «Прошу прощения, мне нужно обменяться парой слов вот с этим господином» – и тотчас же нас успокоил – успокоил фразой, которая несла в себе угрозу: «Не волнуйтесь, я быстро вернусь». Оба вышли из зала, провокатор принес Паредесу извинения и удалился. Он ушел, хотя, возможно, был не менее храбр, просто он оказался заранее побежден. Соперник уже вывел его на территорию… унижения, назовем это так. И я наблюдал не одну подобную сцену.

Вполне возможно, что действия Паредеса в тот вечер были проявлением техники, прежде весьма распространенной. Несомненно, Морейра, Черный Муравей и Пастор Луна имели о ней кое-какое представление. То есть существовала психологическая задача, психологическое действие, и, разумеется, существовали также и, скажем так, физические задачи – умелое владение ножом. И сейчас я расскажу вам другую историю – уже о ножевом мастерстве.

Муранья и Чилиец Суарес выходили из тюрьмы, оба были очень довольны, они расквитались с долгом, – кажется, они отсидели по году, и вот они вышли, чтобы напиться и отпраздновать освобождение, они были друзья и соперники. Суарес подошел к Муранье и спросил: «Ну что, где тебя пометить?» И тогда Муранья, ожидавший подобной выходки, быстро выхватил нож, который носил под жилетом, провел Чилийцу по лицу и ответил: «Вот здесь». А потом они обнялись, потому что все это было не более чем шутка. Но Чилиец до самой смерти носил эту отметину… этот ножевой автограф Хуана Мураньи. И они остались друзьями.

Что касается самого Мураньи, смерть его никак не назовешь славной. Он работал возчиком, однажды вечером сильно напился, на улице Лас-Эрас упал с козел и погиб. По моему мнению, Хуан Муранья заслуживал лучшей смерти. У Марка Твена есть книга о золотоискателях в Калифорнии. И там сказано, что наемники, killers, которые пользовались огнестрельным оружием, а не ножами, ни с кем не ссорились. Было необходимо, скажем так, заслужить… заслужить смерть от руки стрелка. Такого достигал не каждый.

Ну а я помню, что по соседству с нашим домом проживал сержант Чирино. Этот сержант Чирино насадил на свой штык Хуана Морейру, когда тот выбежал из дома «Звезда» через черный ход (дело было то ли в Наварро, то ли в Лобосе, не знаю), чтобы спастись бегством через дворы. Сержант насадил его на свой штык и оторопел, увидев, что он убил прославленного поножовщика Хуана Морейру. Но это не принесло Чирино никакой славы, потому что кто он такой, захудалый полицейский сержант, чтобы убивать знаменитого Морейру? Люди такого не прощали. Мы, ученики начальной школы, смотрели на этого пожилого сеньора, мы смотрели на него косо, потому что считали его человеком, совершившим бестактный поступок. Мне рассказывали еще об одном подобном случае, который произошел с Ноем (с тем, что с рынка Абасто), – ему случилось вступить в перебранку с пареньком, который, не зная, что перед ним прославленный задира, неосмотрительно выхватил пистолет и застрелил Ноя. А потом тому парнишке пришлось уехать из своего района, потому что люди не простили ему этакую дерзость: он был никто и он убил Ноя, который был знаменит и положил уже многих.

Что еще отличало задиру, так это, как пишет Лугонес, отсутствие коммерческой жилки. Речь о том, что задира бился бескорыстно, хотя многие из них становились телохранителями у каудильо и тогда обретали некоторую – или немалую – безнаказанность. Нанимавшим их политикам в первую очередь требовалось, чтобы люди знали: на страже стоят бойцы, чья отвага не подвергается сомнению, поэтому каудильо их и оберегали. В основном речь шла о мужчинах, совершивших убийство. Политики выискивали таких людей и запугивали их тюрьмой; потом новым подручным приходилось делать то, что велит хозяин. Некоторые из них и поножовщиками-то не были.

Например, о Хуане Муранье Паредес отзывался как о человеке очень недалекого ума. Доходило до того, что когда Муранью подначивали, тот даже не понимал намека. И Паредесу приходилось объяснять: «Хуан, ты что, не видишь – они об тебя ноги вытирают. Иди и дерись!» И тогда Муранья дрался. Мне описали один из его поединков. Кажется, тот парень сильно настаивал. Муранья не хотел драться, потому что знал, кто победит. К тому же Муранья держал за правило убивать своих противников, чтобы не оставлять неоплаченных счетов. Муранья долго отказывался, сделал все возможное, чтобы тот парень отказался от своего намерения. В конце концов Муранья поставил условие: правую ногу каждого их двоих привязать веревкой, так чтобы поединок точно получился смертельный, – ни один из бойцов не сможет отступить. Поединок состоялся, и в итоге веревку пришлось развязать, чтобы унести труп безрассудного парня, дерзнувшего вызвать Муранью.

Я, наверно, уже рассказывал о тех, кто вызывал на поединок незнакомцев, но не ради денег, а из верности этой религии отваги. В целом можно сказать, что в задирах воплотились лучшие черты куманька, но только не во всех. Кажется, это Эваристо Каррьего в стихотворении «Красавчик» сливает в одном персонаже несколько типов: делает своего героя еще и гитаристом или, например, танцором. Все это могло сочетаться в одном человеке, но, как правило, не сочеталось: задира был просто-напросто мужчиной, готовым драться – один на один или со многими сразу. Однако прямое влияние на танго оказал не задира, а скорее мужчина, который жил за счет женщин и, соответственно, пытался подражать бойцу, а иногда им и являлся, поскольку соперничество между этими людьми было жестоким и дело порой доходило до ножа.

Я слышал, что другой каудильо, из Реколеты, любил повторять: «Здесь у нас есть все, что нам нужно: больница, тюрьма и кладбище». Ничего другого им не требовалось. Ну так вот, в «дурных домах» встречались два этих противоположных типа, две крайности тогдашнего общества: встречались куманек и хулиган – кулачный боец. Но, конечно, сказанное не означает, что все хулиганы дрались на кулачках. Наоборот, [неразборчиво] противостояли хулиганам. К тому же