этот танец был облагорожен в Париже, тогда, можно сказать, район Норте навязал танго всему Буэнос-Айресу, который наконец его принял, и очень хорошо, что именно так все и вышло.

Итак, у нас есть персонажи: куманек, сутенер, молодой задира, а еще у нас есть «женщина дурной жизни». Что же касается корте – корте исполнял только мужчина, а женщина – никогда. Ведущим в танце был мужчина, а женщина это принимала. И еще: танго происходит от милонги. То есть вся печаль, которая есть в танго и которая породила утверждение, что «танго – это грустная мысль, которую танцуют», как будто бы музыка происходит от мыслей, а не от чувств, – все это относится к танго гораздо более позднего периода. Это, определенно, не относится к «Початку», к «Парню из Энтре-Риоса», к «Аргентинскому апашу», к «Цыпленочку», к «Семи словам», к «Ночной попойке» – то есть к первым танго.

В следующий раз мы исследуем этих персонажей, особенно куманька и второго, несколько подзабытого (возможно, из соображений благопристойности) – молодого хулигана, задиру. Ведь именно они, наравне с руководителями оркестров, способствовали всемирному распространению танго и сделали так, что танго во всем свете носит аргентинское название.

Я уже упоминал о вероятности африканского происхождения этого слова. Однако не стоит забывать, что существует и испанская музыка с названием «танго», она отличается от нашего танго – или, лучше сказать, от наших танго, – и это различие не меньше, чем непреодолимая пропасть между «Початком» или «Кумпарситой» и последними экспериментами композиторов-авангардистов.

Лугонес высказывается за латинскую этимологию – от слова «tangere», «tango»… да… «tangere», «tango», «tetigi», «tactum». Но мне кажется совершенно невероятным, чтобы завсегдатаи тогдашних «дурных домов» вели себя как ученые-гуманисты и заимствовали термины из латыни: я не верю в образованность куманьков с улицы Чили, или с улицы Родригес-Пенья, или с Тамбито.

Но у Лугонеса есть одна фраза, которая, как мне кажется, вмещает в себя все, что я говорил сегодня: «Танго, этот крокодил из борделя». Я часто разговаривал с Лугонесом и отметил парадоксальный факт: официально Лугонес недолюбливал танго. Лугонес был родом из Кордовы, и ему хотелось, чтобы нашим истинным фольклором были самба, видалита и эстило, – однако на самом деле ему очень нравилось танго. Однажды он даже процитировал мне слова одного танго Контурси – подозреваю, что эти слова Лугонес присочинил сам, но вы, господа, вольны со мной и не согласиться. Звучало это так:

                          Вспоминай о кресте

                          из братнина чемодана,

                          о страусином яйце,

                          что блестит на столе —

                          бывшем ящике из-под чинзано.

И эти рифмы, скорее, достойны Лугонеса – скорее Лугонеса, нежели Контурси. Но я снова забегаю вперед; давайте остановимся на этимологии слова «танго», а в следующей беседе, в следующий раз я надеюсь выступить не только неумолчным говоруном, но еще и слушателем, и вашим учеником – мы поговорим о людях танго: о куманьке, хулигане и о «женщине жизни», а затем проследим за эволюцией танго.

Лекция вторая

О куманьках и хулиганах

Гаучо, отраженный в куманьке. Строфы Иларио Аскасуби, Хосе Эрнандеса и Эдуардо Гутьерреса. Саги: одна скандинавская цитата. Психологические методы. Образы куманька и хулигана. «Секта ножа и отваги»: истории и рассказы. Николáс Паредес. Персонажи танго. Их истоки в милонге. «Академии»

Дамы и господа!

На прошлой лекции, в прошлой беседе я говорил, что слово «аргентинский» и самоназвание «аргентинец» в любой точке света вызывают две ассоциации, порождают два слова, обозначающие человека и музыку: слово «гаучо» и слово «танго». Можно сказать, что такая связь идей универсальна; по крайней мере, я в этом убеждался в разных частях Америки и Европы.

На первый взгляд кажется, что эти два слова, «гаучо» и «танго», не имеют ничего общего. Но я все-таки вижу между ними связь, хотя гаучо никогда не танцевал танго и даже о нем не слыхал. И у нас есть тому два доказательства, которые Бэкон назвал бы «от противного». Я имею в виду две строфы, первая из них принадлежит Аскасуби, который – если не ошибаюсь – дважды использует в стихах слово «куманек» и дает ему определение; однако Аскасуби ни разу не использует слово «танго», да и слово «корте», кажется, ему незнакомо. А доказательство – разумеется, от противного – содержится в строфе, где он описывает танец, который, как заявлено, танцуют близ залива Самборомбон. И поэт, описав одного из персонажей, гаучо-унитария, пишет:

Пригласил тогда танцевать

Риту Росу лихой дружок,

и взялись они заплетать —

где полкруга, а где кружок.

Ай девчонка, какая стать,

как вихляет бедром,

так и прет напролом!

Коль она до зари не уймется,

то, гляди, наживет перелом

или просто сотрется!

Так вот, если бы Аскасуби знал слово «корте», он бы употребил именно его, а не ярко выраженный испанизм «вихлять».

Второй пример выглядит для меня еще более доказательно: это строки из «Мартина Фьерро», опубликованного, как всем известно, в 1872 году. Эрнандес тоже рассказывает про танец в глубинке; поэт описывает его словами сержанта Круса. Именно во время этого танца, как вы помните, гитарист своими стихами задирает Круса. И тогда Крус сначала перерезает ножом струны на его гитаре, потом бьется с гитаристом в поединке, убивает его и свирепо приговаривает:

Струн наделать мог без счета

он из собственных кишок[425].

Ну так вот, есть в этом отрывке одна строфа, с тремя рифмами на – ango. И рифмуются в ней испанское слово «fandango»; слово «changango», которым в моем детстве называли (не знаю, говорят ли так теперь) дрянную или старую гитару; а потом используется слово «pango» – «сумятица». Но если бы Эрнандес знал слово «tango», его было бы гораздо легче вставить в строку, чем слова «fandango», «changango» и уж тем более «pango», которого я не слыхал и не читал нигде, кроме как в «Мартине Фьерро».

И все-таки гаучо, сам того не зная, повлиял на танго. Тому есть две причины. Во-первых, у куманьков – креолов-плебеев из города или из городских предместий, которые располагались очень близко к центру, ведь сам город был крохотный, – у куманьков было много общего с гаучо. Самое важное – и те и другие работали с животными. Куманек мог быть скотобойцем, мясником или возчиком – самые знаменитые поножовщики вышли из этих цехов. К тому же – и по-моему, это важно – куманек не ощущал себя куманьком.