– Черт, – тихо ругаюсь я про себя, осматриваясь и крадучись обходя здание.

В передней части ангара расположены большие ворота, но они заперты. Рядом с ними – дверь поменьше, к которой я и направляюсь. Снова останавливаюсь, сосредотачиваюсь на асфальте под ногами и чувствую, как кожу начинает покалывать. Мои нервы натянуты до предела, а зрение стало настолько острым, что я вижу крошечные кристаллики льда, сверкающие в воздухе. Это все, что я могу сделать. Затаив дыхание, кладу ладонь на ручку и осторожно открываю дверь.

Первое, что я вижу, – тусклый блестящий пол, голые стены с металлическими балками и несколько коробок, сложенных в одном из углов. Здесь темнее, чем на улице, потому что верхние светильники тусклые, а естественный свет в ангар не проникает. Когда я смотрю в противоположный конец помещения, то спотыкаюсь и останавливаюсь. Мне не хватает воздуха.

Там, в тусклом свете, в сотне метров от меня, стоят повстанцы. Плохие повстанцы. Мой взгляд сразу же находит Джозефа, который расположился в центре, чуть впереди остальных. Что меня не удивляет. Я не знаю своего отца, но каждый раз, когда я его встречала, он казался безумно увлеченным демонстрацией своего превосходства. Я замечаю Уилла, который смотрит на меня с ненавистью, и еще нескольких человек, имен которых не знаю. Большинство из них я никогда раньше не видела. В целом группа состоит примерно из десяти человек. Слишком много для меня одной. Слишком много, даже если бы Кево и вся наша группа были рядом со мной. Но никого из них здесь явно нет.

Стараюсь спрятать страх, беспокойство и неуверенность где-то глубоко внутри себя и сосредоточиться на гневе. Я прожила в этом мире достаточно долго, чтобы знать, что гнев укрепляет меня, что он делает меня более рациональной и функциональной, чем страх или неуверенность. Ярость помогает мне сосредоточиться, укрепляет мои силы. Я думаю о том, что Кево сделал со мной, обо всем, что сделали Джозеф и Уилл. О том, что эти люди ответственны за смерть моей мамы и Сандера и многих других, кто уже погиб в этой войне.

Убедившись, что мои эмоции под контролем, сжимаю руки в кулаки и, вскинув подбородок, делаю несколько шагов к отцу. Нас по-прежнему разделяет почти сто метров, что дает мне время подумать.

– Рад, что ты смогла прийти, – прорезает тишину голос Джозефа. Его слова эхом отражаются от стен ангара. – Очень эффектное появление.

– Лучшее – напоследок, – отвечаю я и мысленно бью себя по лбу за эту неубедительную фразу. – Хорошо, что вы подождали. Хотя было и необязательно.

Даже на расстоянии я вижу, что Джозеф слегка наклоняет голову. Это движение он делает часто, и мне интересно, практикует ли он его перед зеркалом.

– Получается, Кево нам солгал. Он заверил меня, что ты не придешь.

При упоминании имени Кево я так и замираю. Изгнанный мной из сознания всего несколько минут назад, он одним махом всплывает на поверхность.

– Где он?

По лицу Джозефа расползается улыбка, которая меня тревожит. Улыбка, которую, уверена, своими обычными, человеческими чувствами я даже не смогла бы распознать. Как по команде, повстанцы за спиной Джозефа расходятся, открывая стену позади себя. Какую-то долю секунды еще смотрю на отца, потом отрываю взгляд от его лица.

Там, прислонившись к стене, сидят пять сгорбленных фигур. Кево сидит слева с краю, рядом с ним Кэт, Матео, Зара и Анатолий. Кеннета нет. У всех закрыты глаза, рот каждого заклеен скотчем. И ни один из них не выглядит так, будто он в сознании.

Меня охватывает облегчение, потому что по крайней мере мои друзья все еще живы. Однако оно быстро сменяется гневом и паникой, которые сжимаются в один тугой узел в моем животе. Я с ненавистью смотрю на Джозефа:

– Что ты с ними сделал?

Он отвечает не сразу. Вместо этого несколько секунд смотрит на манжету своего рукава, делает несколько шагов ко мне, а затем поднимает голову.

– Ты, доченька, задаешь неправильные вопросы, – почти доброжелательно говорит он. – Важнее то, что я собираюсь с ними сделать.

Вот черт!

Я смотрю в холодные, безрадостные глаза человека, которого ненавижу больше всего на свете. Человека, которого еще несколько недель назад даже не знала и который до сих пор считается моим отцом. Которому я обязана своей жизнью.

В прошлом я часто представляла себе, каково это – встретиться с отцом. Придумывала себе множество различных версий этой первой встречи. Но ни одна из них даже не приблизилась к реальности, в которой мой отец окажется лидером безжалостной повстанческой армии, что предпочтет лучше увидеть меня мертвой, чем проиграть эту войну, и которая захватит моих друзей, чтобы иметь козырь против меня… Да, это превосходит все, что мое воображение смогло придумать за последние годы.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я непривычно твердым голосом, еле сдерживаясь оттого, чтобы не подбежать к Кево и не заговорить умоляющим тоном. Может, по-настоящему Джозефа я и не знаю, но знаю, что им движет. Он игрок, который не любит, когда заглядывают ему в карты, но который любит иметь преимущество. У меня будет больше шансов, если я хотя бы сделаю вид, что играю по его правилам.

Пока Джозеф вновь разглядывает свой рукав и натягивает его на руку, мой взгляд снова перемещается на Кево. Я концентрируюсь на звуке его голоса, цвете его глаз, когда он смотрит на меня, и мысленно повторяю слова, которые хочу передать ему. Кево? Ты в сознании?

Никакого движения. Его кожа бледна, седые волосы, в тусклом свете более темные, чем обычно, свисают на лоб. Глаза закрыты, черная лента резко выделяется на фоне бледной кожи. Кево выглядит мертвым. Если бы его грудь не поднималась и не опускалась в медленном темпе, можно было бы подумать, что Кево мертв. Одна мысль об этом вызывает у меня такую дрожь, что я изо всех сил стискиваю челюсти. Смотрю на остальных друзей, но никто из них не шевелится.

– Ты знаешь, чего я хочу, – с некоторым запозданием отвечает на мой вопрос Джозеф и делает еще несколько шагов навстречу. Учитывая расстояние между нами, это вряд ли имеет значение, но я все равно слежу за ним. У повстанцев есть план, как одолеть меня, если я не захочу пойти с ними добровольно, это точно. Я должна понять, в чем он состоит, прежде чем они смогут воплотить его в жизнь. Иначе я буду следующей, прислоненной к стене с заклеенным