– Настюша, если бы я его воспитывала в полную силу, он был бы совсем не таким. Его книги воспитывают, он их целыми днями читает с раннего детства. Вот как я его в три года читать научила, так он от них и не отрывается, читает все подряд, что на стеллаже находит – то и тащит, а я уследить не могу. Когда я вышла в отставку и стала сидеть дома, было уже поздно, он уже начитался. Гриша, сынок, ну правда, дай нам с тетей Настей поговорить. Даю слово, это не про любовников, ни про наших, ни про чужих.

– Тогда тем более не из чего делать секрет, – упрямо возразил парнишка. – Тетя Настя, вы не возражаете, если я с вами посижу и послушаю?

Насте стало его жалко. В конце концов, у нее к Татьяне дело действительно совершенно не секретное.

– Посиди, если уж так хочется. Правда, Таня, пусть он посидит, может, ему полезно будет.

Татьяна сделала строгое лицо и сдвинула брови.

– Хорошо, я разрешаю тебе остаться, но за это ты сейчас пойдешь на кухню, включишь кофемашину и нальешь нам с тетей Настей по чашке кофе. Мне – мягкий, тете Насте – нормальный. Разберешься с кнопками?

– Разберусь! – радостно подхватился Гриша. – Только вы без меня не начинайте, а то я потом не пойму ничего.

– Ужас, – улыбнулась Татьяна, когда сын выбежал из комнаты. – Вот так и живем. Ребенок искренне полагает, что человек должен жить по английской поговорке, то есть так, чтобы не стыдно было подарить своего попугая самой большой сплетнице города. Он не понимает, какие у взрослых могут быть секреты от детей, если эти взрослые не делают ничего противозаконного. И объяснить мне ему ничего не удается, он или обижается, или считает, что его обманывают.

Гриша на удивление быстро справился с кухонной техникой и принес две чашки кофе, нормальной крепости для Насти и послабее – для матери. Для себя он притащил плитку черного шоколада с орехами и тут же принялся его грызть, откусывая прямо от большого куска.

– Танюша, скажи мне, ты проецируешься в своих книгах? – начала Настя и тут же мысленно сделала себе замечание: надо было сформулировать вопрос попроще, потому что сейчас Гришка встрянет и начнет требовать объяснений непонятного термина.

Но Гриша, как ни странно, промолчал, из чего Настя сделала вывод, что он знает, что такое «проецироваться» применительно к психологии. Ну и ребенок!

Татьяну вопрос совершенно не смутил.

– Конечно! – сразу же ответила она. – И все писатели проецируются, потому что пишут о том, что лично им интересно. А интерес – это и есть проекция устойчивых индивидуально-личностных особенностей.

И снова Настя замерла в ожидании вопроса, однако Гриша по-прежнему молча грыз шоколад, внимательно слушал и ничего не спрашивал.

– Ты вот моих книг не читаешь, – продолжала Татьяна, – а ведь в них вся моя жизнь: и первый муж, и первый развод, второй муж и второй развод, и юношеская влюбленность, и Стасов, и то, как я выстраивала отношения с его дочерью, и моя беременность, и материнство, и работа. Только надо понимать, что я не факты описываю, а мысли, переживания, опыт.

При этих словах Гриша встал, подошел к книжному шкафу и начал перебирать стоящие на полках книги, написанные Татьяной.

– Что ты там ищешь, сынок? – спросила она.

– Мам, а в какой книге написано про то, как я был маленький? А то я с четырех лет себя помню, а что было до этого – не помню. Я бы почитал. Это в какой книжке?

Татьяна растерялась, и было непонятно, то ли она старается вспомнить, то ли пытается сообразить, как увернуться от прямого ответа.

– А про то, как вы с папой меня ждали, пока я еще не родился, есть где-нибудь? А про то, как ты была беременная и я у тебя в животе рос, есть? Я хочу почитать.

– Зачем тебе это? – изумилась Татьяна.

– Мне интересно. Вы же, взрослые, никогда нам правды не говорите, вы нас все время обманываете. А вдруг ты меня не хотела? А вдруг вы с папой меня не любили совсем?

Татьяна бросилась к сыну, обняла его, нежно поцеловала несколько раз в щеки и лоб.

– Да как же, Гришенька, – заговорила она, и в ее голосе явственно слышались слезы, – как же мы с папой могли тебя не хотеть? Как мы могли тебя не любить? Что ты такое говоришь?

Гриша высвободился из материнских объятий и снова потянулся к книгам.

– А что такого? Не все женщины хотят детей, это всем известно. Вон тетя Настя не хотела же ребенка – вот и не родила.

– Гриша, я – другой случай, – промямлила Настя, которой от этих слов стало не по себе.

– Ну, пусть другой. Все равно. Есть женщины, которые не хотят детей, но все равно рожают, потому что поздно уже аборт делать, или еще почему-нибудь, например, чтобы муж не бросил. А что, не так?

Настя места себе не находила от смущения, она никак не готова была услышать из уст мальчика слово «аборт» и рассуждения о том, что рожают, чтобы муж не бросил. Ну и как на это реагировать? Разговаривать с ним как с равным? Или пойти привычным путем, которым всегда идут взрослые, когда не хотят что-то обсуждать с детьми? Нет, это, пожалуй, не выход.

Но Татьяна, судя по ее виду, не была ни смущена, ни шокирована. Вероятно, такой уровень дискуссии давно стал в ее семье привычным и никого не удивлял.

– Откуда такие мысли, сыночек? – спокойно спросила она.

– Так из книжек же, мама! Между прочим, из твоих же. Я, в отличие от тети Насти, их все прочитал.

– Господи, – невольно вырвалось у Насти, – да что ты в них мог понять?

Гриша кинул на нее взгляд, в котором было бесконечное терпение и, как ей показалось, снисходительность.

– Ну вот, я же говорю, вы, взрослые, нас вообще за людей не считаете, потому и врете нам, и думаете, что мы совсем недоумки и ничего не понимаем. А мы не глупее вас, между прочим. Мам, – он снял с полки четыре книги, – я помню, беременные у тебя есть вот в этих книгах. Которая из них про меня?

И, только выбив из матери название романа, он наконец унялся, взял книгу и углубился в чтение. Но в свою комнату так и не ушел, оставшись рядом с Настей и Татьяной.

– Настюша, вернемся к нашим баранам. Ты почему задала свой вопрос?

– Понимаешь, есть некий человек…

Настя постаралась как можно компактнее изложить все, что накануне рассказал Миша Доценко. Татьяна слушала, то и дело поглядывая на склонившегося над книгой сына.

– Ничего нового я тебе не скажу, – произнесла она, когда Настя закончила. – Ты сама все уже сформулировала. Как автор большого количества книг, могу только заметить, что первая книга и не первая книга – это принципиальная разница. А единственная книга – тем более.

– Разница в чем?

– В степени болезненности проблемы. Когда автор написал много книг и ему нужно написать еще одну, он примерно прикидывает, про что он еще не написал, и из всего обилия не охваченных им тем выбирает ту, которая ему более или менее интересна в этот момент. Или если не интересна, то хотя бы наименее противна. А в твоем случае человек вообще не автор, не писатель, а ученый-химик, к тому же, как ты утверждаешь, вполне успешный. И если он задумывается о том, что хотел бы написать книгу на определенную тему, это означает только одно: эта тема его гложет день и ночь, дышать не дает, занимает все его мысли.