Варвары озадаченно зашептались. С чреслами король перемудрил, перемудрил… немногие знали, что означает это слово. Лицо Харметтира приобрело скучающее выражение. Никакой ухохотине не сравниться по вкусу с тримегистийским сырным пирогом, решил он. Правитель безнадежно отстал от жизни.

– Пришла пора восстановить поруганную справедливость. Перед вами герой, который очистит мир от скверны цивилизации. Хоакин Истессо, Ланселот по праву рождения. Он несет меч, сокрушающий чудовищ.

Хоакин выступил вперед и поклонился варварам. Ножны на его бедре были пусты.

– Оки, негодяй, – зашипел Финдир. – Отдай ему меч! Иначе лишу своего благоволения.

Маленький варвар притворился, что не слышит. Хоакин подошел к королю, стал на одно колено.

– Дай, я обниму тебя, могучий герой. – Золотой Чек заключил Истессо в объятия. – На пути, – звук поцелуя, – к новому миру, – еще один, – без чудищ и неугодных королей.

– Ураааа! – взметнулись к небу боевые счеты.

– Ураааа! – заплескали страницами гроссбухи.

– Благословляю тебя, Хоакин. – В глазах короля блеснули слезы. – Будь мне как сын родной.

Истессо шагнул к туманному зеву портала. Белая лента на фоне серой струящейся мглы выглядела беззащитно. Последний бастион на пороге новой эры…

Стрелок остановился у ленты. Не глядя, протянул руку за ножницами. Строй варваров качнулся, бухгалтеры расступились, пропуская новое действующее лицо. Грудастая девушка с волевым лицом лебяжьей походкой двинулась к Хоакину. В руках – атласная подушечка, на подушечке – золотые ножницы.

Харметтир лучился счастьем: ведь это его дочь выбрали для ритуала. Оки, у которого было два сына, но не нашлось дочерей, остался не у дел. В кои-то веки восторжествовала справедливость.

– Позвольте мне, сударыня, – с ликующим звоном бубенчиков выпрыгнул Ойлен. Выкинул коленце, в комичном ужасе хлопнул себя по бедрам, присел. Девушка не успела даже вскрикнуть, как шут схватил ножницы.

– Эгей, Хок, – заорал он. – Что нам церемонии? Давай по старой памяти! Как раньше, помнишь?…

Хоакин равнодушно посмотрел на шута:

– Не помню ничего. Но делай как знаешь.

– И то верно.

Средь варваров поднялся ропот. Не обращая ни на кого внимания,Тальберт протянул Хоакину ножницы. Сделал это неловко: едва стрелок коснулся золотых колец, пальцы Ойлена разжались. Ножницы сверкающей стрекозой нырнули в снег.

– Вот досада! – Бродяга улыбнулся бледными губами. Шепнул торопливо: – Обманули тебя, Хок. Там за порталом – смерть. Тебе в правую арку надо. Слышишь? Там Лиза.

– Понял, – Ланселот зашарил в снегу, отыскивая ножницы. – А ты беги, спасайся, бродяга… Варвары тебе этого не простят.

Так и вышло. Аларикцы взревели дико и отчаянно. Харметтир успел первым. Громадная туша охотника на ухохотней обрушилась, сбивая шута с ног.

– В правый! В правый, Хоакин – орал Тальберт, пятная снег красным. – Там Лиза! Спаси ее!

– А, предатель! – ревел Большой Процент. – Ах ты, сссука!!

Против варварского тана шансов у шута не было. Клубок из двух вопящих и рвущих друг друга тел прокатился меж соснами и рухнул с обрыва. Вокруг Хоакина образовалось кольцо старших бухгалтеров. Финдир выхватил из рукава табакерку.

– Всем разойтись! – крикнул он. – Держите его!

Варвары заметались, не зная, какой приказ выполнять. Снизу донесся вой. Вот он оборвался, и над снежным валом рывками появился силуэт Харметтира.

– Готов, – объявил варвар, пошатываясь. Возвращаться ему пришлось по целине. На каждом шаге могучий тан проваливался в снег по колено, а то и по пояс – Так ему, падле. Попомнит аларикскую вольницу.

– Хорошо. – Финдир вытряхнул из табакерки в ладонь пригоршню чихательного зелья. Он предусмотрел все. И возможное предательство, и то, что Ланселот может заартачиться. Но крайних мер не понадобилось. Хоакин вдруг скорчил гримасу. Он сдерживался из последних сил, а потом присел, спрятал лицо в ладонях и оглушительно чихнул. Еще и еще раз.

Золотой Чек усмехнулся. Боги хранят Аларик. Бесполезный порошок пришлось высыпать обратно в табакерку. Король махнул рукой:

– Продолжаем церемонию. Ну что встали?

Все вернулось на круги своя. Раззява-златовласка протянула Хоакину ножницы. Губы ее тряслись, румянец сошел со щек. Трясись, трясись, милая, подумал Финдир. У Аларикского зверя будут свои жертвенные девы, и ты окажешься первой. И вряд ли Харметтир будет против – он слишком любит почести и церемонии.

Истессо озадаченно смотрел на ножницы. Спасительный чих стер из его памяти не только выходку шута: о том, что ему предстояло сделать, Ланселот тоже не помнил.

Король решил, что пора прийти ему на помощь.

– Понимаю, как тебе тяжело, парень, – обнял он за плечи стрелка. – Ничего не помнишь, да?

– Куда делся Бизоатон? – спросил Истессо. – Почему кругом зима?

– Слушай, я тебе все объясню. Только быстро. Слушай же…

Бухгалтеры обступили шатающегося Харметтира. Кто-то протянул кружку с горячим вином, кто-то – ухохотний окорок. Тан же первым делом потянулся к своему гроссбуху. Лишь добавив новую закладку, он принялся за еду и питье.

– Силен, брат, – Оки фамильярно потрепал Харметтира по плечу. – А что с Ойленом?

– Ничего особенного. – Большой Процент зачерпнул пригоршню снега и прижал к заплывающему от удара глазу, – Волков кормит.

– Волков – хорошо. Волк – варварский зверь. Надеюсь, он не подведет, дело-то важное.

Харметтир отбросил окровавленный снежок в сторону и загреб новую пригоршню снега.

– Тут беспокоиться нечего. Ойлен посвятил этому делу всего себя.

Старый жрец сидит в шатре и пьет малиновый чай с коржиками на меду. Два старших бухгалтера и шаман следят во все глаза, чтобы он не исчез и не выкинул какой-нибудь номер. Финдир честно предупредил стражников, что случится, если старик сбежит или превратится в зверя великого. Потому-то они так по-звериному чутки к каждому его движению. Что не мешает им, впрочем, спокойно беседовать.

– …а это правда, что по улицам Арминиуса бродят северные олени? – спрашивает его преосвященство, прихлебывая из блюдца.

Варвары переглядываются.

– Что олени! – говорит старший. – Я однажды пингвина видел.

– А я ухохотня, – подхватывает тот, что помоложе.

– А вот белые медведи к нам не забредают, – задумчиво говорит шаман. – Ухохотней боятся. Нет зверя страшнее тролля-ухохотня.

– А правда, что у вас зимы суровые? Настолько, что приходится раскалять печь докрасна и спасаться, прижавшись к ней вплотную?