Я туда не пошел вот почему. Вообще я не испытывал личной неприязни к Гордееву. Слишком многое нас связывало, и мне не верилось, что можно все перечеркнуть ради денег. Однажды в поезде Питер – Москва он сильно передолбился, а потом нажрался коньяка, вырубился и начал глотать язык. Никто не обратил на это внимания – пусть отдыхает. И не по злобе или какому умыслу, просто пьяные были. И я сидел всю ночь, держал его голову на коленях, чтобы он не задохнулся. Не мог я плохо относиться к человеку, которому спас жизнь. Но и спокойно выпивать с человеком, который меня обокрал, а теперь делает вид, что так и надо, я тоже не хотел. Попытался отговорить музыкантов, но куда там. Понять я этого не мог, поэтому остался в гостинице, выпил в одиночестве водки и лег спать.

Проснулся я от чудовищной вспышки в голове и дикой боли. Надо мной стоял Гордеев и чем-то тяжелым бил меня прямо в висок. Я попытался сопротивляться, но он схватил меня за волосы и начал бить в висок уже головой. А драться головой он умел (я сам у него учился, умение в дороге полезное). Его безуспешно пытался удержать совершенно пьяный Ренегат, приговаривая: «Саня, ну не надо…», а иногда оборачиваясь ко мне: «Он сам догадался, в каком номере ты живешь, я тут не при чем…»

Горничная вызвала ментов, которые и надели на Гордеева наручники. Башка у меня была разбита, морда исцарапана, номер был усеян клочьями моих белых волос. Внизу, на ресепшен, Гордеев немного успокоился и сообщил мне, что клянется своей жизнью и здоровьем своей матери, что непременно меня убьет. Я подумал, что это уже серьезно. А впереди было еще шесть украинских городов.

Дальше все как в тумане. В следующем городе меня отвезли в больницу, где дали справку о том, что у меня сотрясение мозга и множественные ушибы. Таблеток никаких не назначали. Помню, как я пару раз после концерта терял сознание, и Горшок меня приводил в чувство, и почему-то в одиночку. Но больше всего меня поразила реакция одногруппников: «Сам виноват, надо было с нами в ресторан идти и, вообще, это ваши разборки. Зря ты его в воровстве уличил».

Я искренне не понимал, как мои друзья могут говорить такие страшные вещи, и пытался спорить, хотя меня просто слезы душили. Но, может быть, это была реакция на сильное сотрясение мозга… Что-то неправильное происходило в моей жизни.

Гордеев срочно поехал в Питер, где рассказал всем свою версию произошедшего. Первую неделю мне было так плохо, что я просто лежал. Когда полегчало, я оповестил всех, что Гордеев поклялся убить меня. Из-за денег! Из-за каких-то сраных денег. Из-за того, что я ему помешал комфортно воровать. Я не хотел, чтобы он вошел к кому-нибудь в дом под видом моего друга. И вот тут началось самое странное.

Я узнал множество престранных фактов, доселе от меня скрываемых. Оказывается, Гордеев не сошел с ума, он всегда таким был. Просто все стеснялись сказать. Например, Маша, рассказала, что, когда от Гордеева хотела уйти его предыдущая жена, он взял свою дочку и высунул в окно пятого этажа, угрожая отпустить, если жена уйдет. Я спросил:

– Маша, а тебе не кажется, что скрывать такое неправильно? Я бы в жизни не стал с таким человеком вести дела, а тем более дружить. И вообще в свою жизнь пускать.

Маша ответила, что просто не хотела, чтобы думали, что она живет с сумасшедшим. И таких историй оказалось море. Поэтому, повторюсь, я посчитал своим долгом всем своим друзьям и знакомым сообщить, что Гордеев опасен и безумен. Многие мне впоследствии сказали за это спасибо.

А через пару месяцев у Горшка была свадьба, и я как свидетель всячески помогал.

А главное – впереди была новая вершина! Наш новый альбом. Я готов был простить всех и вся, главное было добиться цели. Материал мы подбирали очень внимательно и записать его собирались на абы как, а самым наилучшим образом. И все это на фоне моей все более разгорающейся любви к Иришечке. Нет, славное было время. Одна моя любовь стоит того, чтобы пережить все эти «неприятности».

В этой главе все имена мы изменили, дабы случайно не дискредитировать хороших людей. Дело было на «Добре» (студия «Добролет», СПб). Сидели мы с Левой, гитаристом одной известной группы, и беседовали о превратностях музыкальной жизни. И вот он мне рассказывает, что есть у них в группе человек, который если пива в дороге напьется, так храпит во сне, что невозможно с ним в одном купе находится, а тем более спать. А я ответил, что и у нас в группе такой штрих имеется, но мы с этим успешно справляемся, методом простым, как три копейки:

– Когда просыпаешься среди ночи от того, что это туловище снова дико храпит, просто берешь подушку за край, немножечко скручиваешь и со всей дури лупишь товарища по башке. И сразу ложишься обратно.

– И что, он перестает храпеть? – не поверил Лева.

– Конечно, он вскакивает и пытается понять, что происходит, – отвечаю.

– Ха! Так он через минуту ляжет и снова захрапит!

– Да, конечно. Но под такой храп тебе уже морально спать будет легче. Тем более, что можно повторить.

Зеленый театр, 2003 год. Фото Е. Евсюкова.

Ну, посмеялись. Года через три года про этот шикарный прием рассказал еще один известный музыкант, назовем его условно «Шар» из группы «Аквариум». Причем преподнес это как давнюю и чуть ли не тайную, восходящую к истокам традицию. Я заинтересовался, откуда он знает, и довольно скоро выяснил, что он узнал от Н. из ДДТ, а тот от Левы из «А».

– А уж Лева, – сказал Шар, – уж наверняка этот прием знает от Самого…

А вот еще один прикол про Горшка и Анфису.

Занесла меня однажды нелегкая в книжный магазин на Лиговке, уже не помню, может конкретное что хотел купить, а, может, так зашел, новинки посмотреть. И вот гляжу – в отделе философии лежит небольшая книжица ярко-красного цвета, «Так говорил Заратустра» называется. Дай, думаю, куплю. Интересно же, что там! Ну, на самом деле не читал до этого, чего скрывать.

Купил, еду в трамвае по Литовскому проспекту, прочитал страниц пять – чего-то не прет. Ну, думаю, сильно умная книжка, надо дома читать. Добрался до дома, осилил страниц 30, – совсем байда какая-то. Какая-то голытьба, какой-то сифак… Чего, думаю, по такой скучной книге с ума люди сходят? Неясно. Проверил выходные данные – и точно, накололи меня в лабазе. Мелким шрифтом написано «Стефан Цвейг рассказывает о нелегкой жизни Фридриха Ницше». Ну и ладно, думаю, все равно я ее до конца не дочитал, а книжка красивая, яркая. Вещь в хозяйстве нужная и полезная, а потому держал я ее в коридоре на антресолях, чтобы всегда можно было легко достать.

И вот однажды осенью собрались мы с Горшком и Анфисой поехать к друзьям за город по грибы. И примерно за полчаса до выхода приносит мне Анфиса Горшка. «Вот! – говорит она радостно и жизнерадостно, – мы дошли!» И сажает его туловище в коридоре на скамеечку для обуви. Видя, что процесс снимания и надевания ими обуви займет как раз полчаса, я решил ехать сразу. А Горшку, чтоб не грустил, сунул книжку почитать. Но ему эта идея не понравилась: ходил он с трудом, но общения жаждал. И он в свойственной ему манере сделал вид, что произведение это уже читал.