«народной общности». В августе 1920 г. на собрании Союза германских участников войны он заявил: «Нам нужна национальная солидарность, и мы не должны рассчитывать на международную солидарность. Мы должны научиться понимать друг друга. В поле тебя тоже не спрашивали о твоих взглядах. В нас должно быть народное сознание»[1033]. В заключительной речи на III имперском партсъезде в 1927 г. он вновь провел аналогию с фронтовым опытом: «В Германии было место, где не было никакого классового раскола Это были роты впереди. Там не знали ни буржуазного взвода, ни пролетарского взвода, там была только рота, и все»[1034].

10 октября 1939 г. Гитлер сказал в большой речи в берлинском Дворце спорта: «Мы, национал-социалисты, пришли когда-то из событий войны, из опыта войны возник и мир наших идей, и на войне, если понадобится, он себя покажет!» Время, «может быть, стоящее перед нами», т. е. война против Англии и Франции, «в первую очередь поможет усилить и углубить национал-социалистическую народную общность. Оно только ускорит процесс этого социального становления народа»[1035]. В речи 30 сентября 1942 г., в которой Гитлер особенно выделил эгалитарные моменты национал-социализма и подчеркнул, что эту войну не переживет ни одно буржуазное государство, он вновь установил связь между военным опытом и идеями народной общности: «Ибо только из этой, может быть, самой тяжелой борьбы нашей истории в конце выйдет то, что нам, национал-социалистам, всегда представлялось, когда мы пришли с Первой мировой войны: великий рейх тесной, связанной страданием и радостью, народной общности. Ведь показывает все-таки эта война и великую, светлую сторону, а именно великое товарищество. То, к чему в мирное время всегда стремилась наша партия, — создать народную общность на опыте Первой мировой войны. Это сейчас укрепляется»[1036].

С одной стороны, Гитлер воспринял мысль об общности «идей 1914 года», с другой стороны, он отчетливо различал тогдашнюю Германию, т. е. буржуазное классовое государство, и национал-социалистическую народную общность: «И еще одно отличает сегодняшнюю Германию от тогдашней: тогда у нее было руководство, не имевшее корней в народе, это ведь было, в конце концов, классовое государство. Сегодня мы находимся в центре реализации того, что выросло из тогдашней войны. Ведь когда я вернулся с войны, я принес на родину фронтовой опыт. На этом фронтовом опыте я построил мою социалистическую народную общность. Сегодня национал-социалистическая народная общность идет на фронт, и вы по этим вещам заметите, как этот вермахт от месяца к месяцу становится более национал-социалистическим, как он все больше принимает облик новой Германии, как все преимущественные права, классовые предрассудки и т. д. все больше устраняются, как немецкая народная общность от месяца к месяцу пробивает себе дорогу и как в конце этой войны она пройдет, может быть, свою самую большую проверку, — это отличает сегодняшнюю Германию от тогдашней»[1037].

Подведем итог: народная общность должна была отменить классовый раскол, прежде всего за счет того, что социальные интересы рабочего стали учитываться выдающимся образом. Через перманентный процесс перевоспитания следовало устранить существующие традиции, сословное высокомерие и предрассудки. С этим был связан процесс уравнивания во всех областях жизни. Эти предложения Гитлер мог связать с очень популярными «идеями 1914 года», т. е. окопным сообществом, которое теперь следовало перенести на всю государственную и общественную жизнь. После сказанного нами в начале главы III.2 о «равенстве шансов», вероятно, должно быть ясно, что и эта концепция народной общности была рассчитана исключительно на национальную почву, т. е. была задумана только для Германии, а ни в коем случае не для переноса на другие страны. Само собой разумеется также, что евреи, «цыгане» и другие «расово неполноценные» с самого начала исключались из народной общности.

IV. РЕВОЛЮЦИОНИЗАЦИЯ ПОЛИТИКИ И ЭКОНОМИКИ

И ПЕРЕСТРОЙКА ЭКОНОМИЧЕСКОГО ПОРЯДКА КАК ГЛАВНЫЕ ЦЕЛЕПОЛАГАНИЯ ГИТЛЕРА

1. Недооценка значения экономических вопросов в мышлении Гитлера

Долгое время господствовало мнение, что Гитлер, во-первых, ничего не понимал в экономических вопросах и, во-вторых, придавал лишь очень малое значение экономической политике и, соответственно, вопросам экономического строя. В соответствии с образом Гитлера как не имеющего цели оппортунистического прагматика его экономические представления не принимали всерьез и считали исследование таких представлений излишним или невозможным. Буллок писал, например: «Гитлер думал об экономике абсолютно оппортунистически. По сути дела, экономика его совершенно не интересовала»[1038].

Суждение о том, что Гитлер думал об экономике оппортунистически и не разработал точных представлений, вытекало, очевидно, из наблюдения, согласно которому в речах до 1933 г. он высказывался по экономическим вопросам очень неясно и общими фразами. Правда, в 1932 г. НСДАП опубликовала весьма конкретную экономическую «неотложную программу», в которой были намечены многие специфические меры более поздней экономической политики[1039], но достаточно однозначное неприятие этой программы влиятельными экономическими кругами побудило Гитлера последовать совету Ялмара Шахта, который 5 марта 1932 г. рекомендовал ему «не выдвигать, по возможности, никаких детальных экономических программ»[1040]. При подготовке последних выборов 5 марта 1933 г. Гитлер на совещании с министрами порекомендовал «по возможности избегать любых точных данных об экономической программе правительства рейха. Правительство должно набрать от 18 до 19 миллионов голосов избирателей. [Получило 17,277 млн, или 43,91 % голосов. — Ред.] Экономическая программа, которая могла бы получить согласие такой большой массы избирателей, нигде в мире не существует»[1041].

В следующей главе мы покажем, что к числу основных убеждений Гитлера относилось и то, что экономика не годится в качестве «общей платформы народа», поскольку здесь превалируют разные интересы.

Такие соображения, а в особенности и страх, что обнародование его экономических взглядов может спровоцировать сопротивление крупного капитала[1042], побудили Гитлера в речах до 1933 г. высказываться по экономическим вопросам лишь очень нечетко и общими фразами, так что у ряда его критиков усилилось впечатление, что он ничего не понимает в экономике и, соответственно, принципиально равнодушен к экономическим вопросам. Уже современники Гитлера, подавляющее большинство его критиков внутри страны и за рубежом полагали, что он потерпит неудачу из-за поставленных им экономических задач. Тем больше было потом их удивление, когда успешное решение экономических проблем против ожидания оказалось козырной картой Гитлера.

В книге, вышедшей в Лондоне в 1939 г., Клод Уильям Гильбо констатировал противоречие между более чем скептическими прогнозами критиков Гитлера и достигнутыми действительными экономическим успехами режима: «Осенью 1936 г. успех первого четырехлетнего плана был несомненным. Безработица уже не была тяжелой проблемой. Была достигнута полная занятость в строительстве и сырьевой промышленности. Национальный доход постоянно рос и по физическому объему достиг рекордного уровня 1928 г. Промышленность и банки были ликвидны, и сбережения во