— Позвольте с вами не согласиться, — вежливо сказал Семен Моисеевич. — Илл-Анна человек хороший, но вот ведь беда — без духовного начала. Она ни в чем не виновата! Спросите у Бенедикта Сергеевича может ли из щучьей икры осетр родиться?

— Как же я, по-вашему, могу его спросить, если он помер давно? — возразил Макрицын.

— Не спорю — уточнение абсолютно справедливое. Но позвольте сообщить, он все еще иногда показывается в Александровском саду по вторникам ближе к полуночи.

— Если встречу — спрошу, — пообещал ясновидящий.

— А как же тогда насчет ее сестры?

— У нее душа другая, Еврухерий Николаевич. Душа ведь законам не подчиняется. Признаться вам, в Залпе я глубоко разочарован: интеллигентный человек ни при каких обстоятельствах руку на женщину не поднимет. Но помочь ему все равно надо! Пойдемте, Еврухерий Николаевич, я вам расскажу, что дальше у поэта с Илл-Анной произойдет, и вы все запишете.

Они вернулись на тот луг, где совсем недавно ясновидящий лицезрел незабываемую Ангелину Павловну. Знакомство с племенем ажь-журров произвело на него неизгладимое впечатление. Размышляя об увиденном, он неожиданно встал в тупик: как это Залп с Илл-Анной могли целоваться у поэта дома, когда человек со злыми властными глазами сидел на троне в трех-четырех метрах от них, но в квартире, в которой Илл-Анна с ребенком проживала?

— Вполне резонным вопросом интересуетесь, уважаемый, — прочитал и озвучил чужую мысль космополит. — Но не бегать же нам с вами по разным концам Москвы, чтобы быть в курсе происходящего. Поэтому мы и присутствовали одновременно и там, и здесь.

— Ничего не понимаю, — растерянно признался Макрицын.

— Уверяю вас, и я не все в жизни понимаю, не знаю ответы на очень многие вопросы, — вздохнул Семен Моисеевич. — Например, какова максимальная стоимость женского согласия. Или: что связывает двух совершенно незнакомых между собой мужчин, даже не подозревающих о существовании друг друга?

— Не все женщины продажны, есть такие, что и по любви соглашаются! — высказал свое мнение ясновидящий.

— С чего вы взяли? — цинично произнес «полуфранцуз-полуеврей». — Вы ведь книги, насколько мне известно, не читаете, а только в романах барышни о чистой любви и цветах мечтают… Смею заметить, Еврухерий Николаевич, по любви не соглашаются, а отдаются. То есть когда в отношениях цветы присутствуют. Как раньше было, как в романах прочитать можно. Но времена возвышенных отношений прошли, и, боюсь, безвозвратно. Сейчас женщины отдаются не по любви, а по ошибке. Во всех остальных случаях соглашаются или нет. Все зависит от предложения. Условий, если угодно. А это уже товарно-денежные отношения. И там, где они присутствуют, любви быть не может!

Глаза Семена Моисеевича блеснули, но момент для обострения дискуссии он счел неподходящим и поменял тему разговора:

— Кстати, касательно второго примера. В поисках истины давно как-то случилось мне побывать с визитами у двух ваших знакомых. Я имею в виду Федора Федоровича и Боба Ивановича. Готов представить научный отчет о встречах. Если вы готовы к просмотру, пожалуйста, запишите то, что вам предстоит наблюдать. Озаглавьте так: «Кемберлихин и Шнейдерман».

Макрицын высказал сомнение:

— Хм, отчет… Да еще научный… Они не говорили мне, что с вами знакомы. Про Федора Федоровича не уверен, а Боб мне сказал бы.

— Что же я, вру, по-вашему?! — воспринял собеседник высказывание ясновидящего с нескрываемой обидой.

— Вы на ученого совсем не похожи, — подозрительно произнес Макрицын. — Правда, тоже странный и говорите вычурно, а больше ничего общего.

Реплика Еврухерия окончательно вывела Семена Моисеевича из эмоционального равновесия:

— Я, по-вашему, странный? А вы, стало быть, нормальный? Очень интересно! В прения с вами вступать ни малейшего желания не испытываю. Позвольте лишь сказать, что ваше столь нелицеприятное для меня умозаключение возникло не как результат объективной оценки, а как следствие пресловутой «собственной интерпретации». Я же сказал: как-то случилось мне побывать с визитом у двух ваших знакомых. Отчет же научным назвал потому, что результаты проанализировал. А вы как мои слова интерпретировали? Что я ученый и знаком с вышеупомянутыми господами. Вопиющая фальсификация смысла услышанного! Крайне разочарован и свое предложение представить вам отчет отзываю немедленно. Считаю, что имею на то полное моральное право. Не так ли, Боб Иванович?

— Не вовремя, товарищ, с вопросами лезете! — донеслись до Макрицына слова, произнесенные голосом Шнейдермана. — Я занят!

От неожиданности у ясновидящего на какое-то время судорогой свело челюсти. И тут же нижняя упала вниз — от удивления. Потому что «коренной москвич» увидел огромную деревянную кровать, к спинке которой шурупами была прикреплена медная табличка со странной гравировкой: «Максимальная нагрузка — 250 килограммов. Максимальная частота колебаний — 250 в минуту». За спинкой кровати видимость отсутствовала, так как от уровня матраса клубами поднимался плотный пар. Слышались ритмичное поскрипывание и чьи-то глубокие выдохи.

— У вас карандаш не сломался, Еврухерий Николаевич? — услышал Макрицын вопрос спутника и проверил грифель. — Следуйте за мной!

* * *

Очутившись возле кровати, ясновидящий узрел два обнаженных, вспотевших, а потому блестевших тела, находившихся в поступательном движении, скорость которого возрастала. Узнав Шнейдермана и Галочку, он поразился тому, насколько молодо выглядели соратник по партии и супруга ученого.

— Не удивляйтесь, Еврухерий Николаевич, как-никак более двадцати лет назад сие происходило. Все мы моложе были. Посмотрите на Федора Федоровича. Разве сейчас он так смотрится?

Ясновидящий без труда разглядел молодое лицо Кемберлихина, который сидел на маленькой табуретке вблизи кровати и гусиным пером черной тушью старательно выводил дифференциал на листе ватмана.

— Федор Федорович! — заорал Макрицын. — Вы что, не видите ничего? Ваша жена вам с Бобом изменяет!

Кемберлихин даже не шевельнулся. Он продолжал оставаться в той же позе, увлеченный рисованием математического знака. Зато среагировал Шнейдерман:

— Подглядываете, товарищ? Опыт виртуозов, так сказать, перенимаете, не заплатив ни копейки? Годами тяжелым трудом достигнутые результаты воруете? Нечестно! А еще член партии… Как же насчет коммунистической сознательности? Понятное дело, откуда таковой взяться, если вы еще сопливым пионером «зайцем» по кинотеатрам шастали. Да вот времена-то поменялись, придется заплатить за просмотр!

Едва Шнейдерман, не прекращая движения, закончил последнюю фразу, как с потолка упал канат, по которому быстро спустился огромный, никак не менее полутора пудов весом мохнатый паук с фуражкой на головогруди. На белом пластмассовом козырьке фирменного головного убора красными буквами было написано «Контролер коммунистического сознания». Оказавшись лицом к лицу с ясновидящим, паук ловко стащил фуражку и, сотрясая ею перед перепуганной физиономией Еврухерия, гнусавя, потребовал: