– Угу, угу… – скрещивая руки на груди, откидывает голову и деланно смеется. – Ведешь себя как маленький обиженный ребенок, София.

– Вот и хорошо! Быть ребенком всяко лучше, чем быть стервой, способной этого самого ребенка убить!

На это Людмила Владимировна закатывает глаза и, встряхивая волосами, пафосно декламирует:

– Кто прошлое помянет, тому глаз вон.

– Сами вы вон, мама! – толкаю я. И уточняю: – Отсюда.

Жаль, она не принимает близко к сердцу. Пока я продолжаю раздраженно одеваться, заявляет:

– Я поговорю с этим Гаспаром. И объясню, что до выяснения всех обстоятельств, пока мой сын не появится в Париже лично, и между вами не будет поставлена жирная точка, ты с ним никуда больше ходить не будешь.

– Что? – восклицаю я, ошарашенная ее наглостью. – Не делайте мне нервы, мама!

– Угу, угу, – строго трясет перед моим лицом пальцем. – Это ты не делай мне нервы, деточка.

– Господи… – бессильно взбиваю руками воздух. – Да просто исчезните вы уже!

– Не раньше, чем решу вопрос. Ибо я не позволю, чтобы в критический момент моего сына отвлекли и расстроили твои похождения.

– Вы безумная! – заявляю я, не церемонясь. – Ему все равно!

Анжела Эдуардовна мне показывала переписку. Саша дал добро на мои встречи с Гаспаром. Проверил его и дал добро!

– Я безумная, – подтверждает Людмила Владимировна, даже глазом не моргнув. – А ты, София, бестолковая.

– Да идите вы к черту! – кричу я.

И она уходит… Только, увы, не к черту. Уходит, чтобы сказать Гаспару, будто я несвободна, и чтобы он никаких интересов на мой счет не грел. Даже близко чтобы не приближался, иначе случится какой-то там апокалипсис.

Я не пытаюсь ее остановить только потому, что мне на самом деле все равно, как воспринимает эту информацию Гаспар. В какой-то степени я испытываю облегчение. Она сделала за меня грязную работу – отшила парня, который определенно стал рассчитывать на что-то большее, чем дружба.

Но маме Люде я, конечно, в этом не признаюсь. Напротив, всячески демонстрирую свое негодование ее поведением. Игнорирую до самой ночи, даже когда она обращается ко мне по имени. А потом и вовсе подхватываю Габриэля на руки и оставляю их с Анжелой Эдуардовной на кухне вдвоем. Запираюсь в своей комнате, включаю ноут и принимаюсь за доработку праздничного меню.

Минут через десять на мой телефон приходит сообщение от неизвестного контакта.

User023695: Доброй ночи, София.

Соня Солнышко: Кто это?

User023695: Тайный доброжелатель.

После этого ответа меня пробирает какая-то странная и необъяснимая жуть. Понимаю, что общаться с этим человеком мне не стоит. Поэтому ничего ему не отвечаю.

Заблокировав телефон, перевожу дыхание и пытаюсь вернуться в работу. Но через какое-то время мобильный снова вибрирует. И новое входящее я никак не могу игнорировать.

User023695: Не бойся. Ты можешь мне доверять. Я пытаюсь помочь. Нужно, чтобы ты предупредила своего парня об опасности, которая ждет его… В одном месте. Скоро.

Господи… Боже мой… Боже!!!

User023695: София?

User023695: Ты готова узнать подробности?

38

Просто без танцев сегодня, ок?

© Александр Георгиев

– То есть, – проговаривает Фильфиневич, практически не шевеля губами. Глазами своеобразный круг по гостиной совершает, голову так же, как и рот, вызывая у нас с Тохой ухмылки, сохраняет недвижимой. – Тут тоже по всему периметру камеры?

– В каждом чертовом помещении, – сухо уточняю я, прежде чем поднести к губам стакан с каким-то дико вонючим травяным пойлом, который для нас в бутылке из-под виски притащил Тоха.

У нас вроде как сабантуй, но только для вида. Ужираться нам нельзя. Голова должна оставаться ясной. Отпивая, готовлюсь к не самым приятным ощущениям. Но, к моему удивлению, вкус напитка оказывается неплохим. Похож на холодный чай, а тонизирует, как какой-то долбаный энергетик. Один глоток, и я чувствую резкое расширение зрачков.

– Что это за бадяга? – поморщившись, скашиваю взгляд на Шатохина.

– Пей, – задвигает этот алхимик с хитрой лыбой вместо ответа.

– У тебя на все случаи найдется коктейльчик, да?

– Ага.

– Голос точно не пишется? – возвращает нас к теме камер Филя.

– Точно, – заверяю я. Делаю еще один глоток и поясняю: – Я все камеры проверял. У меня к ним полный доступ. Могу вырубить весь дом. Но этого делать нельзя, слишком палевно. Охрана периодически просматривает, даже ночью.

Фильфиневич хмурится.

– Как ты тогда попадаешь в кабинет своего адского тестя? – задает главный вопрос. – И как мы все сейчас туда попадем?

– Стопорим запись коридора. Проходим. Включаем обратно. На камеру кабинета у меня есть видеозапись штиля. Ее врубаем, как мультик, пока там находимся, – расписываю поэтапно. И добавляю: – Наработанная схема.

– Ок, – машет Филя гривой. – А что насчет нашего алиби? Мы же должны по камерам «находиться» где-то в доме, пока будем в кабинете. Не можем ведь тупо исчезнуть на полчаса!

– Не можем, – подтверждаю, лениво взбалтывая свой напиток. – Для этого сейчас идет запись «мультика» здесь. Так что не совершай слишком резких движений, которые на повторе могут показаться странными.

– Ты, блядь, вовремя предупредил! – цедит сквозь зубы.

И замирает, глядя прямо перед собой, будто его, мать вашу, кто-то фотографирует.

– Не воспринимай мои слова настолько буквально, – ржу я. – Просто без танцев сегодня, ок? Хотя все твои маскулинные повадки настолько однотипны, что у здорового человека чувство дежавю развивается и становится хроническим.

После этого замечания ржет и Тоха. А сам Фильфиневич, наконец, отмирает.

– Пошел ты, – бросает беззлобно, прежде чем откинуться на спинку дивана. – А я еще успел тебя, мудака, пожалеть, как ты в этом «Черном дельфине[1]» живешь!

– Нормально живу. Жалеть меня точно не нужно. На хрен.

– Как знаешь, – отбивает Филя.

Следующие четверть часа мы реально почти на расслабухе сидим. Разливаем по стаканам остатки «виски», когда в гостиную вваливается Влада. В балетной пачке, заспанная, растрепанная, мятая, с размазанной косметикой и с засохшим потеком слюны на щеке.

– Блядь… – выдыхаю я глухо.

Она бухала сегодня с утра. Около шести вечера, устав исполнять какие-то зашкварные танцевальные пируэты, вырубилась здесь же в гостиной. Я, как обычно, спокойно отнес ее в спальню, рассчитывая, что она будет спать уже до утра и не помешает нашим делам.