Несправедливо все вины приписывать косности и неповоротливости тогдашнего советского аппарата. До сталинского социализма самым догматичным был капитализм. Также его зауженные подходы обрекали на увядание немало прописных моделей сотрудничества. Западногерманская сторона замотала, в частности, весьма много обещавший проект продажи Федеративной Республике не природного газа, а метанола. Компенсационные договоры выродились на практике в бартерные сделки, разделение труда – в примитивный товарообмен. Долговременность принималась за риск, а не шанс, и от нее немцы открещивались.

Не спешите заключать, что удача в экономических делах всегда держала себя мачехой по отношению ко мне. Что-то удавалось. Просто коэффициент полезного действия не соответствовал затраченной энергии. Благодаря не в последнюю очередь наработанному мною доверию и упорству, выводившему из себя не одного Громыко, зажегся зеленый свет для ряда крупных контрактов. Некоторые давали нашей стране миллионную и даже миллиардную чистую прибыль. В других случаях решались важные проблемы для самих немцев. Чтобы не возвращаться к данной теме, скажу несколько слов о последних.

Почти забылось, в какое плачевное состояние пришел к середине 70-х гг. автобан Берлин – Хельмштедт. Для ограничения скорости 100 км в час не требовалось дорожных знаков. Разбитое полотно не позволяло при всем желании двигаться на многих участках быстрее. Медленнее – пожалуйста.

После вступления в силу четырехстороннего соглашения и межгерманских урегулирований к нему правительство ФРГ неоднократно обращалось к властям ГДР – разрешите западным фирмам отремонтировать автобан. Или сделайте это сами, а Бонн компенсирует расходы. Восточный Берлин не обнадеживал. Возможно, представители ГДР даже давали понять, что за этой дорогой сохраняется особый правовой статус и без СССР решение не может быть принято, а в Советском Союзе привыкли ездить даже с меньшей скоростью и большей тряской.

Если под Советским Союзом иметь в виду группу генералов и А. А. Громыко, то, действительно, они были против. В беседах со мной министр аргументировал так:

– Берлин – Хельмштедт – стратегическая дорога. Нельзя вспоминать об этом только в моменты кризисов. Если западных немцев не устраивает имеющаяся трасса, они вольны пользоваться другими средствами передвижения.

– По стратегической дороге можно двигаться и с востока на запад, в том числе при кризисах, – возражаю я. – Кроме того, дорога – это не только вопрос удобства, но и агитатор за или против существующей системы.

Громыко остался при своем. Пришлось обращаться к Брежневу. Он, любитель быстрой езды, не отмахнулся от изложенных ему доводов. Добро на модернизацию автобана было дано.

Общение с деловыми людьми, не каждая, но многие дискуссии с ними были незаменимы не просто для удовлетворения любознательности. Они настраивали также на перепроверку общих представлений, на поиск за законом больших чисел частностей, определяющих погоду (или аномалии).

В этом смысле встречи в узком кругу с О. Понто или К.-О. Пёлем, проф. И. Цаном или д-ром Тиме, Б. Байтцем или М. Грюндигом, Бирнбаумом или Лизеном, Овербеком или Гретенами (мог бы привести десятки имен) содержали больше первичных сведений, чем академического покроя монографии, и подавали проблемы в непривычном для нашего поля зрения ракурсе. Воистину, нет ничего абсолютного, а допуски в относительном тем просторнее, чем весомее и предметнее знания.

Задолго до приезда в Бонн мне представлялись случаи поближе познакомиться с прессой ФРГ. Сказать, что каждый контакт вызывал умиление, было бы заметным преувеличением. Но в сопоставлении с британской, французской или американской журналистикой западногерманская не проигрывала.

Средства массовой информации – кладезь для дипломатов. Наблюдательность профессиональных журналистов и публицистов, врожденная или приобретенная их способность локации, позвольте научный термин, на молекулярном уровне, которая, может быть, при меньшем объеме формальных данных, чем у дипломатов, разведчиков, академиков, выдвигает иных из них в оракулы. И наконец, последовательность. При всех уместных оговорках, с учетом личности, генезиса, утвердившейся репутации, от которых никто не может абстрагироваться, членам журналистского цеха чаще свойственно стремление уберечь от насилия собственное «я». Без него журналист – пусть жирное, но только пятно, расползающееся по поверхности.

Даже если события освещаются тенденциозно, имеет место искусственное нагнетание то тревог, то восторгов, наблюдатель приглашен задуматься, кто за этим стоит, чего домогается. Вторжение в жизнь каждого из нас электронной прессы, тонирование, по сути, каждой клеточки общественного бытия (сознания) социальным или политическим пигментом перевело количество в плохо изведанное новое качество. Оно выступает как приворотное или изводящее, в зависимости от потребности, зелье, против которого природой не выработано иммунитета.

Массовые издания, телевизионные программы, собирающие многомиллионные аудитории, обгоняют во влиянии политические партии, общественные организации, правительства. Они возвышают или смешивают с грязью отдельные фигуры, создают кумиров, разносят в клочья святыни, претендуя на функцию контрольной палаты за происходящим на всех этажах дома при особом пристрастии к пентхаузу и подвальным помещениям.

А кто призван контролировать СМИ, немногочисленные группы, почти секты, современных Мефистофелей, что выворачивают наизнанку нутро, подбирают ключи с целью похитить не деньги и драгоценности, но честь, имя, душу? Не будет спроса на их продукцию, сменятся и вехи, ответят вам. Формально верно, если ставить знак равенства между свободой слова и свободой рынка, забывая для удобства, что любая свобода заключает в себе признание права другого на равную свободу. Другой личности, другой группы и другого класса.

И еще. Опорный скелет человеческой цивилизации состоит из ограничений и запретов. Каждая эпоха их утончала и вместе с тем умножала. Чтобы изготовить в США пиццу, надо соблюсти 310 административных предписаний. Все ли они уместны и хороши, не знаю. Но несомненно другое – для приготовления сенсации, измельчения в пыль избранной жертвы подобной скрупулезности не требуется. Ошиблись? Невелика беда. Тиснем незаметно опровержение или заплатим отступного, как если бы незаслуженную гражданскую казнь легче отозвать или компенсировать, чем казнь физическую.

Не спрашивали вы себя, почему не продаются свободно яды, наркотики или психотропные средства? Чтобы приобрести безобидное желудочное или сердечное лекарство, требуется рецепт врача. А тут глотайте, сколько влезет, духовную отраву. Млад и стар, днем и ночью. Чтобы затем попасть к тому же врачу или в руки правосудия.

Самоконтроль, конечно, есть. Не хочу его принижать и дискредитировать. Контроль рекламодателей скрупулезный. Он особенно действен для коммерческих изданий и программ. Вряд ли будет неверным утверждение, что прямые и косвенные траты бизнеса на СМИ по объемам обогнали инвестиции в партии и политиков. Так называемая общенациональная периодика, печатная и электронная, обеспечивает живую взаимосвязь интересов и более скорую отдачу. СМИ не просто четвертая власть, но и важный резерв каждой системы и отчасти режима.