– Меня не покидает ощущение, что многие сторонники ГКП вне зависимости от рекомендаций ее правления и настояний СЕПГ поддержат партии нынешней коалиции. Допустим, так и произойдет. ГКП соберет не обычные 0,3–0,5 процента, а вдвое или втрое меньше. О каком флаге можно будет говорить?

– Значит, ты находишь, что ГКП должна выйти из борьбы и…

– Как партии поступать, должно решать ее руководство. Мой единственный совет – не слушать кабинетных советчиков, а действовать по ситуации. Ты и твои товарищи знают ее лучше чем кто бы то ни было.

Замечу, у меня уже было принципиальное добро Москвы на этот обмен мнениями с Г. Мисом. Однако, не раз убедившись в том, что в своих суждениях я не ищу случая спрятаться за цитатами или за чьей-то широкой спиной, председатель правления ГКП не обязательно должен был заподозрить, что посол подстраховался. Смею также думать, что мои аргументы сыграли свою роль при решении правления ГКП предоставить своему электорату свободу выбора.

Эта история имела продолжение. На заседании политбюро ЦК СЕПГ Э. Хонеккер дал выход своему недовольству: «Фалин ссорит ГКП с СЕПГ. Не поставить ли нам перед Москвой вопрос о его отзыве?» В. Штоф остудил лидера контрвопросом: «А если посол действовал сообразно инструкциям?»

Когда в партнерах согласия нет, успех покупается дорогой ценой. Или вообще становится условным. А по какой табели прикажете классифицировать глупость, граничащую с провокацией? Что имею в виду? Изменение конституции ГДР в контексте германо-германских переговоров об основах отношений.

Наличие в основном законе ФРГ и конституции ГДР отсылки к их единым национальным корням делало излишним включение в проект договора ряда положений, подчеркивающих специфический характер соседства двух германских государств. Мне неизвестно, кто первым подверг сомнению формулировку «два государства немецкой нации» и с какими конкретными доводами предложил изъять ее из текста восточногерманской конституции. Когда я узнал, о чем речь, мой вердикт был однозначен: здесь потрудился либо сверхусердный дурак, либо, что вероятнее, коварный враг.

«Два германских государства немецкой нации» вымарывались. Вместо этих слов записывался тезис о «вечной дружбе» с Советским Союзом. На берлинском и, полагаю, большинстве других немецких диалектов сие могло означать лишь одно: хочешь единства, борись против СССР. Между тем наши представители в ГДР довольны. Ну хотя бы задумались над тем, почему обрезание конституции ГДР не вызвало пропагандистской канонады в Федеративной Республике.

Телеграмма из Бонна прочитана Громыко и дальше хода не получила. Из-за малозначительности предмета? Или наш МИД был причастен, возможно косвенно, через совпосольство в Берлине к этой затее? Или проморгали и теперь считают за благо последовать арабскому совету: не смотри потерянному вслед? Итог – ГДР совершила очередной шаг не к размежеванию, а в небытие.

Мы с Громыко будем возвращаться к проблематике германского единства. Я старался убедить его, что, даже оставаясь на позиции двух Германий, не стоит отказывать немцам в государственном единстве. Ссылался на опыт Священной Римской империи германской нации, обособление Австрии, на примеры становления других государств. Почти во всех случаях укоренение независимости требовало массу времени и опиралось на устоявшиеся к моменту раскола традиции и различия. Форсированный демонтаж элементов общности в отношениях между ГДР и ФРГ дает лишь обратные результаты. Французы это понимали лучше нас и двигались к цели по рецепту кардинала Ришелье, подобно гребцам в лодке, спиной.

Чаще министр делал вид, что слушает, сам в дискуссию не втягивался. Но где-то на рубеже 1978 г., задетый моим аргументом, что мы не можем изменить сами себе и закрывать перспективу хотя бы единой социалистической Германии, изрек:

– Нам не нужна никакая единая Германия, в том числе социалистическая. Вполне хватает единого социалистического Китая.

Открытые карты выложены на стол. Выяснилось наконец, что в представлениях о будущем Европы мы руководствуемся совершенно разными политическими и идейными ценностями. Чем скорее мы расстанемся, тем лучше и для министра, и для меня, и для дела тоже.

Для тех, кому только что прочитанные откровения покажутся слишком терпкими, не утаю следующее. У меня наладились по-человечески нормальные контакты с руководством ГКП и прежде всего с ее председателем Г. Мисом. Большого смысла во взаимных уверениях в вечной дружбе я не видел и взял за правило говорить то, что думаю, а не доить бесплотные догмы – от них как от козла молока. Это древним русским иконописцам полагалось являть на досках и фресках лишь плоский лик, дабы торжествовал Дух Святой. Естественно, тема немецкого единства не могла не всплыть.

Моя прямота несколько озадачивала Г. Миса и его коллег.

– У ГКП нет будущего, пока она не сформулирует собственной программы по единству немцев. И чем дальше вглубь пойдет процесс разрядки, тем настоятельнее будет потребность в такой программе. Она должна была бы ориентироваться на интересы трудящихся и вписываться в Европу гарантированного мира.

Не нужно было обладать никакими пророческими данными, чтобы разглядеть зарницы неотвратимо надвигавшихся перемен. Утешаться британской премудростью, чем выше забор, тем лучше сосед? Устарела она, не спасет. Зауживать дальше смотровые щели в броне танков, чтобы детали не отвлекали от видения главного? Впередсмотрящие так далеко оторвали нас от тылов, что решающие угрозы подстерегали уже не извне, а изнутри. Мы давно стали врагами себе, ловя в прицелы супостатов за кордоном.

Что есть паритет? Как высоко надо держать планку необходимого в реальном противостоянии? Из чего складывается безопасность, если не сводить ее к военно-техническому катехизису? Можно ли покончить с гонкой вооружений при сохранении взаимоисключающих военных доктрин? Есть ли будущее у разрядки без партнерства в безопасности? Старые и вечно новые вопросы. На них не ответить кивком головы или пожатием плечами. Сдвиги придут с фактами, и только с ними, ничто не заменит фактов.

Что-то новое я, возможно, услышу от министра обороны ФРГ Гельмута Шмидта, который пригласил меня на ужин в свою резиденцию на Хардхёэ. Общее понимание необходимости очиститься от ходульных представлений и прекратить нагнетать страхи. Согласие в оценке важности и ответственности момента. Короче, суммирует Г. Шмидт, нормализация отношений между нашими странами должна распространиться также на область военной деятельности СССР и ФРГ.

Где-то слышится не Г. Шмидт – министр обороны, а более знакомый Г. Шмидт – автор «Стратегии равновесия». Если первый на практике хорошо усвоит второго, то подвижки не исключены. Забегая вперед, отмечу, что и в качестве министра обороны, и как канцлер Г. Шмидт пытался реализовать часть своих взглядов на современную оборону и шире – безопасность. Думаю, Москва успешно прохлопала открывавшуюся возможность вместо того, чтобы за нее ухватиться.

На наших встречах с Г. Шмидтом всплыла тема обмена военными атташе. Тем самым связи Советской армии с бундесвером встраивались бы в общую шеренгу наших отношений с вооруженными силами других стран. Это – дело будущего. Надо еще ратифицировать Московский договор, убрать неосевшую пену. Но политический шаг предпринят – контакт советского посольства с министерством обороны ФРГ установлен.