– Я занимаюсь магией, – ответил он и начал грызть ноготь на большом пальце. – В остальном я не так хорош.

– В остальном, в том числе и в каких-то базовых вещах, необходимых для существования?

К ее удивлению, он утвердительно кивнул.

– Обычно я бил мамину посуду. Вот так держу тарелку в руках, а потом… не знаю… Я отвлекался, и хоп… она уже треснула. С лампочками такая же история. С вилками, ложками…

– То, что ты мне рассказал о своих родителях и Арлингтоне, это была правда?

Он кивнул.

– Они посадили меня на самолет до Чикаго, когда мне было… девять лет? Или десять? С тех пор я видел их всего пару раз, – он вынул большой палец изо рта. – Они думают, что меня нет в живых. Это самый лучший вариант из возможных в моем случае.

– Звучит так, что их сложно назвать хорошими родителями.

– Может быть, так оно и есть. – Из кутикулы на большом пальце потекла кровь. Он буквально вгрызался в свой палец. – А может быть, они были просто не готовы к тому, что у них родится ребенок, которого будет разрывать от магии изнутри.

Он отодвинулся от нее.

– И этой магии не становится меньше… Ее так много… Слишком много… Из-за нее я никак не могу успокоиться. Я нестабилен.

Она прикоснулась к его руке. Это было самое лучшее, до чего она могла додуматься в этот момент.

– Я тоже не в состоянии контролировать свою магию, – произнесла она и подняла руку, на которой был надет сифон. Яркий дневной свет отражался в его чешуе. – И дело не в том, – продолжила она, – что я никогда ничего не пыталась сделать с этим. Но это происходит непредсказуемо. И… – она пожала плечами. – Наверное, я просто не люблю все это.

– Не любишь? – он удивленно посмотрел на нее. – Но я думал…

К платформе приближался поезд. На вид он был громоздким и каким-то неуклюжим, впереди торчали прожектора, которые мигали, пока поезд не остановился. Мокс и Слоан встали и, чтобы избежать толпы, сгрудившейся в районе первых вагонов, пошли вдоль платформы в самый конец.

Слоан поднялась по узким ступенькам и оказалась в буйстве красок. Ковер в проходе поезда был украшен яркими узорами в желтых, синих и розовых тонах. Треугольники, круги и волны смешались под ногами пассажиров. Но это был не обычный пассажирский поезд. В нем находились купе, в каждом из которых располагались два длинных сиденья, друг напротив друга. Она нырнула в одно такое купе и устроилась у окошка. Мокс закрыл дверь, потом свистнул и подергал за ручку, проверяя, открывается она или нет. Проход был закрыт намертво. Он улыбнулся.

– Значит, ты не любишь магию.

– Если бы магия понижала градус моих бестолковых, но энергичных порывов, я бы отдалась ей без остатка. Но дело в том, что магия имеет свойство разрывать людей в клочья… так что…

Мокс склонил свою голову в знак согласия и сел напротив, положив на спинку сиденья свою длинную руку.

Несколько пассажиров пытались открыть дверь в их купе, но ничего не вышло, поэтому, когда поезд отъехал от станции, Мокс и Слоан оказались единственными обладателями целого купе. Он смотрел в окошко; она поймала себя на мысли, что смотрит на него. Лицо Мокса представляло собой совокупность противоположностей: впечатляющий нос и мощный лоб нависали над безвольным ртом, как-то по-детски торчали уши, скрывающиеся под спутанными волосами, в которых уже, несмотря на молодой возраст, проглядывала седина. Раньше она не замечала этого.

– Такое чувство, что ты меня пытаешься разорвать на части, – молвил он, не отрывая глаз от мелькающих видов за окном.

– Тебя сложно понять, – ответила она.

Он удивленно приподнял бровь.

– Тебя тоже.

– Нет, со мной проще. Ты просто не был никогда в моем мире.

– Что-то подсказывает мне, что я бы там не прижился.

– А, то есть ты считаешь, что в этом мире с тобой все в порядке?

Он засмеялся:

– Нет, думаю, что и здесь у меня не все так радужно, как хотелось бы.

Поезд выехал за пределы города, следуя по течению реки на юго-запад, позади осталось озеро Мичиган. По этой самой дороге Слоан когда-то ехала в дом, в котором жила в детстве. Мама наконец продала его и позвонила, чтобы Слоан забрала свои вещи из гаража. Слоан упаковала коробки Камерона, погрузила все в машину и вернулась в Чикаго. Она знала, что за окном скоро появятся кукурузные поля, съежившиеся под осенними холодами, снопы, стога, одиноко стоящие на горизонте. Она подумала, что вряд ли «сельский Средний Запад на Дженетриксе» будет сильно отличаться от того, что она видела на Земле.

– Твое отсутствие никак не повлияет на твою армию? С ними все будет хорошо? – спросила она.

– Я не в первый раз куда-то уезжаю, – ответил он. – Магия, которая поддерживает в них жизнь, будет действовать еще несколько дней, поэтому они не развалятся.

Он немного помолчал.

– Ну, некоторые из них могут развалиться в буквальном смысле, но это легко исправить.

Слоан поежилась.

– Ты был очень нежен… с той женщиной, которой ты пришивал руку.

– О, ты имеешь в виду Теру? – он пожал плечами. – Ну, ты знаешь, пришивать кому-то руку дело очень… деликатное.

– Просто я даже и не догадывалась, что у тебя с ними со всеми какие-то личные взаимоотношения.

– А, это.

До этого момента Мокс спокойно сидел на месте, скрестив ноги. Но теперь он наклонился вперед и начал постукивать пальцами.

– Они мои друзья.

Ей нужно было быть очень осторожной. Зная его способности, она не понимала, какие ее слова или действия могут вызвать его характерную реакцию, а ведь они находились в движущемся поезде.

– И были ими… еще тогда? – спросила она.

– Да, они были ими еще при жизни.

– И как же ты воскресил их?

Она не была уверена, что на самом деле хочет услышать ответ на этот вопрос. Если она узнает о том, как это происходит, ей будет трудно сдержаться от того, чтобы не попробовать сделать это самой, чтобы вернуть к жизни Алби, Камерона, Берта. Чтобы они стали стеной между Слоан и окружающим миром.

– Просто я захотел этого, – произнес он. – Больше всего на свете, больше, чем я хотел чего-либо и когда-либо.

– И этого оказалось достаточно?

– Моего желания? Просто это единственное, о чем я могу рассказать тебе, облечь в слова, – он сжал кулаки.

Она протянула свои руки и накрыла их. Он вздрогнул от ее прикосновения и уставился на Слоан широко раскрытыми темными глазами.

– Мы можем не говорить об этом, – сказала она и откинулась на спинку сиденья.

Но она видела, как расслабились его руки, тело. Она подумала о том, что он одновременно был миллионом вещей. Она не понимала, она не знала языка, на котором он говорит.