— Тебе нужно будет отчитываться каждый день.

— И надень трекер, — сказал Маттео.

Мила нахмурилась.

— Я не…

— Уже надела, — сказал Николай, подходя к Миле.

Она посмотрела на него с возмущением.

— О чем ты, Коля?

Николай ухмыльнулся.

— Не беспокойся об этом.

Мила посмотрела на него, скрестив руки на груди, но прежде чем она успела его отругать, а я была уверена, что она была на грани того, чтобы это сделать, Дима прервал ее.

— Нам нужно выбраться отсюда и позволить моей команде привести себя в порядок.

Боль сдавила мое сердце. Дима, Мила и я годами были союзниками. Теперь Дмитрий воинственно стоял, как Пахан, с сотнями преданных ему мужчин, и когда Николай обнял Милу, я поняла, что она тоже больше не одна.

— Давай, tesoro, — пробормотал Маттео, проводя своей рукой по моей.

Он выглядел таким неуверенным, каким я его никогда не видела. Между нами было так много невысказанных слов, столько боли и страха. Но он пришел за мной. Я провела пальцем по медальону, который мне подарил муж. Я решила оставить его включенным, зная, что он сможет меня выследить, потому что в глубине души надеялась, что он придет. Я надеялась, что он достаточно обо мне заботится, чтобы преследовать меня.

Я положила руку ему на плечо, впервые будучи выше его.

— Давай поедем домой.

Его глаза смягчились, и мне показалось, что я заметила в них слезу.

Ронан вернулся с инвалидной коляской, которую мы украли из больницы, и они с Ромео помогли Маттео сесть в нее.

Муж схватил меня за руку, и мы во второй раз направились обратно к алтарю.

Вместе.

74

МАТТЕО

Мы вылетали из Чикаго. На этот раз я не допустил, чтобы в самолете между нами было хоть какое-то расстояние. Вдвоем мы отдыхали в спальне в задней части самолета, свернувшись калачиком на кровати. Софья сидела между моих ног, закутавшись в одеяло, а я крепко обнимал ее. Слишком крепко, но я боялся отпустить. Боялся, что в любой момент она поймет, кто ее держит, и оттолкнет меня.

Никто из нас ничего не сказал с тех пор, как мы сели в самолет, и наши невысказанные слова лежали тяжелым грузом, отдаляя нас.

— Честно говоря, — сказала София, наконец нарушив молчание, — по крайней мере, наша свадьба была лучше, чем эта.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы обдумать ее слова, а затем я разразился смехом, который был более настоящим и ярким, чем я слышал от себя за последние годы. Все мое тело дрожало, и ее тоже, пока слезы не потекли по ее лицу.

— Блять, tesoro. Ты — лучшее, что есть во всей Вселенной.

Последние несколько дней были худшими в моей жизни, и предстоящие дни были полны неопределенности, но ничто не могло уничтожить правильность того, что моя жена находится в моих объятиях. Я провел рукой по ее волосам.

— София, мне очень-очень жаль. За то, что не доверял тебе, за то, что посадил тебя в эту камеру, за то, что напугал, не защитил тебя. Не жду твоего прощения, потому что я его не достоин, но мне нужно, чтобы ты знала, что я буду работать каждый божий день, чтобы ты прожила жизнь, которую заслуживаешь.

Мои слова были недостаточно хороши — я был недостаточно хорош для нее — но это было то, что я мог предложить.

Она глубоко вздохнула, и я заставил себя терпеливо ждать, пока она заговорит.

— Откуда мне знать, что ты больше не усомнишься во мне? Тебе ничего не стоило бросить меня туда.

Ее голос был надломлен и болезненно уязвим.

Я прижал ее ближе, провел рукой по ее рукам, спине, бедрам.

— Я знаю, что от этого не легче, но посадить тебя туда было пыткой. Я пожалел об этом, как только мы ушли. Но меня воспитали с убеждением, что быть Доном — значит никогда не отступать. Я думал, что если изменю решение, нарушу свои устои, что это сделает меня слабым.

— А Дон не может быть слабым.

Я тяжело сглотнул.

— Ты знаешь, что моих родителей убили?

Слегка нахмурив брови, ее глаза метнулись к моим, и она кивнула.

— В ночь, когда их убили, Сиенна уговорила меня посмотреть с ней фильм. Мы были в комнате, и зазвонил домашний телефон. Я взял его. Это был охранник, дежуривший у ворот, он спрашивал, может ли он впустить моего дядю.

Мое дыхание стало поверхностным, а грудь сжалась. Прошли годы с тех пор, как я говорил об этом, с тех пор, как я позволял себе даже думать об этом, по крайней мере, в часы бодрствования.

София провела пальцами по моей груди и обхватила шею. Ее прикосновение ослабило комок в моем горле настолько, что я смог продолжить.

— Между дядей и моими родителями были напряженные отношения, но я разрешил ему войти. Я впустил его в наш чертов дом. Вскоре мы услышали выстрел, за которым последовал крик. Крик моей матери.

Настала очередь Софии крепко меня обнимать. Она не перебивала, не заставляла меня продолжать. Она просто была со мной.

— Мне пришлось принимать решение — бежать в кабинет, чтобы спасти родителей, или сбежать вместе с Сиенной. Она была такой маленькой, такой испуганной. Она схватила меня за руку, и я понял, что должен спасти ее. Мы побежали к секретному выходу, ведущему из дома, но прежде чем мы ускользнули, я услышал второй выстрел.

Мои глаза загорелись, и, против моей воли, по лицу покатилась слеза. София смахнула ее.

— Но ты не виноват.

Я покачал головой.

— Я должен был сделать больше. Если бы не впустил дядю, если бы я побежал в кабинет…

— Тогда бы ты погиб.

Я знал, что она права, хотя и не мог заставить свое сердце поверить в это. То же самое мне сказала Сиенна. И Ромео.

— Я вижу их кровь во сне. Слышу выстрелы и крики. Это преследует меня каждую ночь… по крайней мере, каждую ночь, когда тебя нет рядом со мной.

— Ты заставил испариться и мои кошмары, — пробормотала она.

Я вытер еще одну слезу и поцеловал ее в лоб.

— Я хочу простить тебя, — тихо сказала она.

Я замер.

Мое сердце пропустило удар, прежде чем начало биться быстрее.

Она водила пальцами по моей рубашке.

— Ты подорвал мое доверие, и потребуется время, чтобы его восстановить.

— Но ты думаешь, я смогу его восстановить?

Она наклонила голову. Ее глаза были чертовски красивы.