И предводитель гордо удалился, уводя за собой толпу дрожащих поселян.

— Вот удружил, — вздохнул Осмонд, глядя на Зофиила. — Вряд ли после твоих слов нам стоит рассчитывать на их гостеприимство. Того и гляди, встретят нас вилами да горящими сучьями! А что скажете насчет пастушьей хижины? Эти камни не защитят нас от снега, — обернулся он ко мне и Родриго.

Мы согласно закивали.

— Так нечего болтать, давайте собираться, — буркнул Зофиил. — Наш любезный друг не соизволил сказать, далеко ли до хижины. Не испытываю никакого желания тащиться по дороге в снегопад. Сигнус, коли не хочешь испробовать силу воды на себе, напои хотя бы Ксанф. Хотя кто знает, вдруг наш коротышка прав — хорошенько помолишься, глядишь, крыло и отрастет.

Под покровом ночи людям случается говорить вещи, в которых они горько раскаиваются поутру. Зофиил не был исключением. Он сходил с ума от злости, досадуя, что вчера был с нами так откровенен, и, как свойственно людям такого склада, обвинял во всем не себя, а нас, невольных свидетелей его позора. Он проклинал себя за слабость и ясно давал понять, что не допустит подобного впредь. Впрочем, легко бравировать своей храбростью средь бела дня, посмотрим, что он запоет, когда опустится тьма.

Жертвами приманки оказалась дюжина ворон, которые валялись рядом с отравленной бараньей ногой. Никто из нас и не рассчитывал обнаружить труп волка, но в глубине души мы надеялись: вдруг нашим преследователем окажется обычный зверь, а не безжалостный убийца в волчьей шкуре? Перед уходом Родриго сжег отравленные останки. Мы не желали зла ни в чем не повинным птицам.

До хижины погонщиков мы добрели к полудню. Наш низкорослый друг оказался прав — «хоть какая-то крыша» у хижины имелась. Она превосходно защитила бы нас от летнего ливня, но не от зимней стужи. Что ж, по крайней мере, длинная и узкая мазанка из прутьев могла спасти от приближающегося снегопада. Крыша из дранки выглядела достаточно прочной и с одной стороны круто клонилась к земле, а главное, в дальнем углу хижины кто-то сложил грубый очаг.

В деревянный загон, примыкавший к хижине, могло поместиться целое стадо овец. Внутри имелся каменный желоб с водой. Несколько полуразрушенных каменных загонов виднелось неподалеку. На полу хижины валялась груда шерстяных мешков, служивших постелью погонщикам и пастухам. В углу лежал мешок с репой. В иные времена даже Ксанф не соблазнилась бы подобным угощением, но выбирать не приходилось.

В котел сложили остатки баранины. Мы понимали, что похлебка выйдет жидковатой, хотя довольствоваться ею нам предстояло и на следующее утро. Наригорм было велено выбрать лучшие из одеревенелых и сморщенных клубней. Может быть, если варить их достаточно долго, они окажутся съедобными?

Моим делом было разжечь очаг, Адела кормила малютку Карвина. У нее прибавилось молока, и за последнее время младенец окреп, но все понимали: если нам не удастся раздобыть еды, долго ему не протянуть.

Словно прочтя мои мысли, Наригорм подняла глаза от мешка.

— Это последний кусок? Если Адела не будет есть мясо, ребенок умрет?

— Не говори глупостей, Наригорм! У нас еще есть знахаркины травы. Карвину ничего не угрожает.

— Мяса хватило бы на целый день, если бы не бесполезные приманки! — Осмонд бросил взгляд в сторону открытой двери, за которой Зофиил выгружал из повозки ящики.

— Взаимные упреки мяса не вернут. Отложим кусок для Аделы наутро, остальным придется обойтись без завтрака.

Зофиил внес внутрь последний из ящиков и сгрузил его в углу хижины.

— Обязательно было тащить это сюда? — проворчал Осмонд. — Тут и так не развернуться всемером.

— Если бы твоя жена пореже раздвигала ноги, вшестером нам было бы не так уж и тесно. Мне надоело каждую ночь просыпаться от хныканья твоего мальца!

— А нам по твоей милости и вовсе не заснуть от волчьего воя! — Осмонд сжал кулаки, но Родриго предостерегающе положил ему руку на плечо.

И снова мне пришлось примирять враждующие стороны.

— Зофиил, почему бы тебе просто не бросить твои сокровища на дороге? Знаю, знаю, они принадлежат тебе, ты их заслужил, но неужели ты готов отдать жизнь за несколько серебряных побрякушек? Мертвому они ни к чему.

— Ты когда-нибудь задумывался, почему волк хочет остаться со мной наедине? Епископу нужны его сокровища, но волк жаждет страха и крови. Он должен не просто вернуть похищенное, но покарать и отомстить!

— Ты сам уверял нас, что епископ платит не за твою голову, а за возвращенные ценности. Заполучив их, волк наверняка поспешит вернуться в Линкольн за наградой. Чего ради ему выслеживать тебя?

— Если чума объявится в многолюдном Линкольне, она затопит город, словно половодье. Наверняка епископ уже унес свою жирную задницу туда, где воздух почище. Волку незачем спешить. Если епископ жив, волк вернется в город, когда чума отступит, а то и вовсе присвоит сокровища. Награда вряд ли превысит их ценность, а епископ будет думать, что волк сгинул от чумы. Кстати, еще один повод со мной разделаться — вдруг я решу покаяться? Нет, камлот, так просто я свои вещи не отдам. Я тоже могу затаиться и выждать. Пусть епископ охотится не только за мной, но и за своим наемником, как за всеми нами охотится кое-что пострашнее. Каким бы искусным убийцей ни был волк, и его подстерегают чума и голодная смерть. Надеюсь, что, прежде чем сдохнуть, он изрядно помучается. Но главное, — и тут Зофиил скривил губы в холодной усмешке, — как сказал наш друг-коротышка, эта дорога ведет к морю, а значит, в кои-то веки я на верном пути. До Ирландии епископу не дотянуться. Там мне будут не страшны ни волк, ни чума.

Спорить с ним было бесполезно, но мне хотелось посмотреть, что скажет Зофиил, когда стемнеет и волк снова заведет свою бесконечную песню. Если тот малый у камней не ошибся, до моря оставалось две недели пути. А когда волк поймет, куда направляется Зофиил, он сделает все, чтобы фокусник не сел на корабль.

Зофиил всмотрелся в набухшее снеговыми облаками небо.

— По крайней мере, сегодня ночью бояться нечего. Он не станет оставлять следов — ни сам, ни его собаки. Так что разбудить нас может только этот хныкающий малец. У древних было принято оставлять хилых младенцев на морозе: выживет — будет жить, не выживет — туда ему и дорога. Не вспомнить ли старый обычай?

Адела прижала ребенка к груди, словно боялась, что Зофиил и вправду осуществит угрозу.

Осмонд готов был вспылить, но в спор неожиданно вмешался Сигнус.

— Радовался бы тому, что можешь спать под крышей, пусть и рядом с хнычущим младенцем.

Глаза Зофиила сузились.

— О чем ты, Сигнус?

Юноша смутился.

— На твоем месте я не смог бы заснуть в чистом поле. Этот вой кого угодно сведет с ума. Ты и так уже весь извелся...

— Никогда не думал, что паду так низко! Надо же, меня пожалел калека! — прорычал Зофиил. — Ты бесполезное существо, Сигнус. Охотиться не умеешь. Даже постоять за себя не можешь, Родриго тебя защищает! Скажи мне, Сигнус, какой в тебе прок?