его о визите к Бетрищеву, о сватовстве, об истории генералов. В главе III присланная рукопись имела «ненапечатанные подробности о предобеденной закуске у Петуха» и о сне, который привиделся Чичикову[956]. Завершался присланный в редакцию текст выражением уверенности в том, что хотя найденные отрывки и «незначительны по объему, но в них искрится неподражаемый, умерший с Гоголем юмор, поразительная меткость выражения и художественное воспроизведение лиц, местностей, всего, до чего только касалась кисть гениального мастера»[957].

На публикацию в «Русской старине» первым откликнулся анонимный рецензент[958]. Перечислив отмеченные журналом расхождения новых текстов с уже известными, критик выделил «лучшие места» «Отрывков» («сватовство Чичикова и рассказ о нем Тентетникову»), в которых «виден прежний Гоголь, Гоголь первой части Мертвых Душ»: «Чичиков в деле сватовства, со своими блестящими импровизациями в пользу Тентетникова, которого он возводит в историографы генералов, – прелестен»[959]. Другие же эпизоды, вошедшие в биографию Тентетникова (ссоры его с начальником, приезд в деревню и проч.»), были охарактеризованы как очень «слабые» и «бледные»: «Придумано может быть и не дурно, но ничего не вышло»[960].

Не усомнился в принадлежности отрывков перу Гоголя сотрудник журнала «Вестник Европы» В. П. Чижов[961]. Назвав их «нежданным открытием», проливающим свет на внутреннюю жизнь и творчество Гоголя в последний период его жизни, он увидел в них «дальнейшую выработку последнего (второго) списка», редакцию более позднюю, чем уже опубликованные:

…это всего яснее видно из отрывка 3‐й главы, где в известное описание приезда Чичикова к помещику Петуху введены новые эпизоды о закуске Петуха, о сне Чичикова, превосходно дорисовывающие этот мастерской этюд[962].

Расхождения между «отрывками» и печатной редакцией свидетельствовали, по мнению Чижова, об отходе позднего Гоголя от тенденциозности:

Ясно должно было стать, что для успеха его поэмы необходимо было выбросить из нее тенденциозную подкладку <…>. Вновь найденные отрывки первых глав 2‐го тома замечательны тем, что обнаруживают перед нами работу <…> в этом направлении. <…> Всюду обнаруживается стремление к простоте и естественности, даже в обрисовке характера Уленьки устранены лишние восклицания и напускные восторги…[963]

А главное – напечатанные отрывки будто бы демонстрировали изменение гоголевского умонастроения под влиянием известного письма В. Г. Белинского, «личное раздражение» Гоголя против которого к тому времени уже «улеглось»[964]:

Счастливый случай не ранее как через двадцать лет по смерти великого писателя дал нам возможность заглянуть в его душу и прозреть луч света среди окутавших его сумерек[965].

С мнением Чижова позднее солидаризировался и А. Н. Пыпин, говоря о том, что

последние работы Гоголя над вторым томом уже отступали от направления «Переписки» в другую, лучшую сторону; ему объяснились хоть некоторые стороны нового образа мыслей, к которому он, вместе с петербургскими друзьями, относился прежде с таким высокомерием и враждой[966].

В «Новых отрывках и варьантах» Пыпин усмотрел «третью редакцию» второго тома, «быть может, ту самую, о которой Гоголь в 1850 говорил М. А. Максимовичу, что „с нее туман сошел“…» (см. с. 100 наст. изд.): в рассказе являются новые эпизоды, а из прежних исчезают те подробности, которые Гоголь «рассчитывал для своих тенденциозных целей»: нет удивительной школы, где преподавалась «наука жизни», Тентетников «уже не предается мечтаниям о патриархальном значении и высоком смысле помещичьей власти, и в нем скорее можно видеть человека с новыми понятиями»[967].

Дальнейшие события развивались следующим образом. Спустя несколько месяцев после появления хвалебной статьи В. П. Чижова и почти год спустя после публикации обсуждаемых текстов в «Русской старине» редакцией этого журнала было получено письмо от самого Н. Ф. Ястржембского, датированное 31 октября 1872 года. В нем он высказывал удивление фактом напечатания «Отрывков» без его ведома, выразив при этом сомнение в их подлинности. В ответ на просьбу редакции журнала «разъяснить основания такого предположения» он представил несколько месяцев спустя, в письме от 13 февраля 1873 года из Могилева, совершенно иную версию событий, чем та, которая была изложена М. М. Богоявленским:

Отвечаю откровенно: варианты эти написаны мною тринадцать лет тому назад; никогда не предназначались к печати и написаны по особому случаю. <…> В 1859 г., проживая в Могилеве, я был коротко знаком с М. М. Богоявленским. В дружеских беседах мы с ним часто спорили о наших литературных знаменитостях. В одной из подобных бесед зашла речь о Гоголе. Оба мы, и М. М. <Богоявленский>, и я, принадлежим к числу страстных поклонников Гоголя; но М. М. восторгался им безусловно, а я, признавая Гоголя великим писателем за первые его литературные произведения, и в особенности за 1‐ю часть «Мертвых Душ», негодовал за его «Переписку с друзьями» и за 2‐ю часть «Мертвых душ». Помнится, что раз, в оживленном споре, я сказал, что нахожу 2‐ю часть «Мертвых душ» крайне неудачным продолжением первой. Я прибавил, что у меня есть переделка трех первых глав 2‐й части, гораздо удачнее произведения Гоголя, и что М. М. не узнает, Гоголь ли это писал или кто другой. М. М. пожелал видеть эту переделку, и я обещал ему отыскать ее в хламе старых бумаг.

У меня была рукопись 2‐й части «Мертвых душ» в том виде, в каком впоследствии она напечатана; и я, недовольный этой 2‐ю частью, переделал три первые главы ее и сообщил М. М. Он прочел и объявил, «что это не подделка под Гоголя, а сам Гоголь». Я уверял его в противном; он стоял на своем и сказал, что я грешу тем, что, имея у себя такую драгоценность, не предаю ее печати. Я отвечал, что, дорожа именем Гоголя, я не осмелюсь никогда выдать за гоголевское то, что принадлежит чьему-то досужему перу. «Так подарите мне эту рукопись: я ее напечатаю». – «Подарить не могу, а списать копию можете, но с условием: никогда не печатать».

Текст этого письма, опубликованный в журнале «Русская старина», стал известен широкой общественности лишь в августе 1873 года[968].

А между тем 22 февраля 1873 года редакция «Русской старины» получила еще одно письмо от Н. Ф. Ястржембского, к которому он приложил «рукопись 2‐й части „Мертвых душ“»[969]. Она представляла собой сделанный им список с якобы переданной ему Н. Я. Прокоповичем «для списания» второй части поэмы, в который были внесены его собственные дополнения. Присланный текст совпадал с тем, что был напечатан в 1872 году в «Русской старине», однако следов вставок или переделок, кроме исправления немногих описок, он не