обжёг горло, и я уже хотел сорваться на полоумную гневной тирадой, но она сама едва стояла на ногах, измученно прислонившись к стене. Испарина покрыла её бледный лоб, и я протянул ей бурдюк с водой:

— Хотела убить, а теперь сама корчишься от припадка, ненормальная, — сипло прошептал я, не рискуя прочищать травмированное горло, и, решив не дожидаться ворчания вана, принялся рыскать по полкам. — Ты хотя бы знаешь, что именно мы ищем?

Она покачала головой, не отнимая бурдюк от губ. Капля крови стекала по её щеке из глаз, и Гулльвейг устало прикрыла веки — сумасшедшая и бешеная. Не придумав ничего лучше, я принялся раскрывать один за другим свиток, надеясь отыскать хоть что-то полезное. Однако находил только рецепты мазей и отваров от несварения желудка, описания трав из Ванхейма, размышления безымянного скальда о рифмовке слов и ритме строк, чертежи лютней и дневники наблюдений за погодой — ничего полезного. Часть свитков стёрлась временем и поблекли краски, другую же время не пощадило и от одного прикосновения они обращались в пыль. На старых полках хранились и разбитые горшки, и глиняные таблички вместе с грязными и пыльными тряпками, что когда-то были расшитыми платками.

— Здесь только хлам! — раздражённо рявкнул я, успев поймать склизкий сосуд с протухшим и невыносимо воняющим вином.

Гулльвейг устало открыла глаза и указала на рисунок мирового ясеня на полу:

— Что-то должно сдвинуть плиту, и тогда откроется проход. Я подумала, что ётуны спрятали бы указания среди свитков… Ты же мастер иллюзий, реши загадку, — она даже при смерти будет плеваться ядом.

Я решил пропустить мимо ушей упоминание ётунов и оставить его на потом, а сам огляделся. Наверняка проход скрывался по тому же принципу, что и стена с камнями — надо просто найти подход. Хорошая иллюзия не должна выделяться среди окружения, а казаться естественной его частью. Шкафы точно не были маревом — я осмотрел каждый, как и пыльные полки. С сомнением взглянул на горшок со зловонным вином — если это было тем, что нужно, то у колдуна явно были проблемы с фантазией. Всё казалось слишком естественным, кроме, конечно, огромного прохода в Ванхейм, однако в этом и была его прелесть — чересчур ненастоящий, оттого и реальный. От досады я пнул мелкий камушек под подошвой, и он со звоном прилетел в одну из ваз — та покачнулась и завались на бок, чудом не разбившись. Вдруг за спиной раздался тихий шорох, и я настороженно обернулся, заметив, как в полу образовывалась дыра, а плита покорно отъезжала в сторону.

— Недурно, мальчишка, — Гулльвейг вполне искреннее похвалила меня и с готовностью повисла на предложенной руке, нахально заправив бурдюк мне за пояс.

За массивной плитой скрывался ещё один проход вниз с небольшой лестницей из каменных ступеней. Придерживая вана, мы аккуратно спустились и оказались в огромной зале — здесь не было ни пола, ни потолка — вместо них везде виднелась трава, а всё пространство занимал извилистый и переливающийся мягким свечением корень. Его начало скрывались заросли высокой травы и мха под крышей, а конец уходил в землю, будто он решил показаться здесь всего на миг, чтобы затем исчезнуть вновь. Лианы опутывали комнату и стены, а распустившиеся бутоны источали сладостный аромат.

— Что это такое? — ошарашенно прошептал я, пытаясь осознать увиденное.

Гулльвейг меж тем радостно улыбнулась и вплотную подошла к корню, рассматривая его свечение. Сияние было таким сильным, что подсвечивало даже письмена и рисунки, оставленные среди лиан и сделанные на стенах древним языком. Я не различал смысла рун, и даже фрески путали меня. На них были изображены синие мужчина и женщина, обнимающие друг друга на фоне высокого дерева, а рядом с ними бегали маленькие фигурки людей с факелами.

— Что, не понимаешь? — усмехнулась Гулльвейг, замирая у меня за спиной. — Когда я впервые увидела подобные письмена, тоже не могла поверить. Думала, меня обманывают, а потом осознала, что правда гораздо ужаснее реальности, в которой нас заставили жить.

Я нахмурился, пытаясь понять смысл услышанного. Фрески явно пытались рассказать историю о сотворении мира или же были просто плодом чьей-то фантазии?

— Кто оставил тут эти рисунки? — я повернулся к Гулльвейг, которая, казалось, пришла в норму.

— Ётуны, что заселяли Асгард с самого начала, — она скрестила руки на груди. — Я же обещала рассказать тебе правду о сотворении мира. Вот тебе первый кусочек головоломки. Нравится?

— Объясни, — попросил я, не понимая ни где мы находились, ни смысла всех этих рисунков, рун и вообще существования этой комнаты. Догадки и подозрения вились в голове с невообразимой скоростью, но я путался в них, как гибнет мотылёк в паутине.

Гулльвейг высокомерно вздёрнула нос, поправляя волосы, но затем вдруг пошатнулась, будучи ослабленной припадком наверху. Она тяжело дышала, норовя упасть, и наверняка расшибла бы себе голову, если бы я не удержал её. Однако ни слов благодарности, ни улыбки я не получил — только острый взгляд, в котором плескалось презрение то ли ко мне, то ли к собственной слабости.

— Хорошо, я объясню, несмышлёныш. Девять миров существуют на ветвях Иггдрасиля, пока живы их корни, — ван указала на тот, что сверкал за нашими спинами. — Уничтожь его, и Асгард вмиг падёт. — Я с ужасом посмотрел на неё, заставляя Гулльвейг коварно улыбнуться и снисходительно погладить мою руку, всё ещё удерживающую её.

— За этим ты пришла сюда? — я медленно отпустил её, придумывая план обездвиживания ван.

— Отчасти, — равнодушно бросила колдунья. — Мне больше интересны рисунки — в них сокрыта правда о том, как Имир создал мир и почему его убили. Война уничтожила все святилища ётунов, их дома и историю — Один постарался сделать всё, чтобы от проигравших не осталось ничего. А дорога в Ётунхейм закрыта. Поэтому единственное, что остаётся — это рыскать по библиотекам в поисках жалких крупиц свитков и искать пещеры хранителей корней, ибо им положено было записывать историю и передавать следующему поколению.

— Хранители корней? — переспросил я, пытаясь понять всё услышанное.

— Титул тех, кто призван защищать корень от врагов, гнили и уничтожения. Когда-то они обитали подле них и заботились, как матери о детях. Зала наверху — их обитель, — говорила она отрывисто, словно снисходила до меня своими пояснениями, но в то же время будто красовалась. — И прежде, чем спросишь, я не выдумала этого — нет. Пещера в Ванхейме сохранилась лучше — рисунков больше. Ещё одно доказательство, что ваны превосходят асов.

Реагировать на столь глупый выпад не собирался, чем явно огорчил ехидную лису, что испытывающее глядела на