кто-то предать ётунов? В памяти тотчас всплыло имя, которым Гулльвейг назвала меня. Был ли я на самом деле ётуном, или просто фантазия вана, что нуждалась в моей помощи?

Голова гудела, и я осторожно поднялся с кровати, подходя к окну и распахивая его. В комнату тут же ворвался порыв ветра: дождь закончился недавно, и теперь в лучах раннего солнца птицы переговаривались, сидя на ветвях, а внизу тихо хихикали тир, спеша по делам. Сидеть взаперти больше не было сил. Ван говорила, что в поисках знаний ей приходится читать один свиток за другим. Что ж, чем я хуже. Умывшись и переодевшись, я быстро юркнул в коридоры, на ходу собирая волосы в хвост.

Историю нам с Сиф и Тором рассказывал Тюр — его независимые суждения должны были помочь посмотреть на события прошлого не столь предвзято. Однако теперь я сомневался в истинности хоть одного события. Наскальные рисунки ярко пылали перед глазами, и невольно в голове поселилась мысль, что Один мог не наказывать себя за убийства братьев, а был в этом другой смысл, но какой — не знал. Пока что.

Библиотека Трудхейма считалась второй, первая, конечно же, принадлежала Одину, по величине во всём Асгарде, однако посещали её только мы с Сиф — большой любительницей рукописей. Миновав широкий коридор и винтовую лестницу, я прошептал пароль, и тотчас массивные двери, обвитые зачарованными листьями, ожили, шурша ветвями и распускаясь цветами, и наконец распахнулись. Источником света внутри служили расставленные факелы, что загорались, стоило только пересечь порог — раньше я не задумывался, откуда берётся подобная магия, но теперь догадывался, что всё дело в корне Иггдрасиля. Круглая комната вмещала в себя высокие стеллажи, поставленные кольцами, что сужались к центру, где стояли несколько крепких и тяжёлых столов, предлагающих разместиться за ними за чтением свитков и разглядыванием карт. За порядком в библиотеке обычно следили трэллы, однако они никогда не нарушались явиться сюда без спроса.

Я не знал, что именно нужно, да и вообще не надеялся отыскать хоть что-то полезное, ведь все эти свитки наверняка были составлены либо тир по приказу Одина, либо верными альвами — выходцами из лесов, что особо любили музыку и танцы. Они питали особую любовь ко Всеотцу, потому что после войны он изгнал всех великанов из Альфхейма и отдал его якобы коренному народу. Поэтому-то к собранным здесь сочинениям были некоторые вопросы.

Записи, как и полагается любой библиотеке, принадлежали разным народам: были здесь и размышления асов о смене погоды и значимости военных трофеев, и дневники альвов с нотными заметками для лютней, и рунные камушки с легендами из Мидгарда, и даже свитки двергов — самые скрытные существа во всех девяти мирах. Я грезил найти записи ётунов, но понимал, что шансов не было.

Среди полок со свитками из других миров удалось лишь найти древние сказания великанов, что были добыты после жестокого сражения в землях близ теперь опустевшего Железного леса. Засечки на полках стеллажа говорили, что подвиг принадлежал Тору, как и все полученные трофеи — ничего удивительного, Силач часто выполнял роль воина-чистильщика. Оглядевшись, я подсчитал количество стеллажей, что были забиты сочинениями великанов, и невольно повёл плечами, разминаясь перед долгой и кропотливой работой.

Листая свитки один за другим, удалось понять только представления великанов о мирах и их обитателях. Они верили, что каждое живое существо появилось на свет благодаря воображению и таланту ётунов, которые частенько забавлялись, создавая необычных животных: например, татцельвурма, змея с головой кошки, или кракена, огромного осьминога с несколькими глазами. Были здесь приведены и бесполезные рецепты приготовления еды, а из полезного находились разве что карты местности Железного леса.

Ноги затекли от сидения на полу, а толку в свитках пока что не было. Призрачная надежда на дальний и пыльный стеллаж рассыпалась пеплом, стоило перебрать все полки: сказки и описания нарядов великанов — ничего интересного. Тогда я решил, что нужно изменить область поисков. Все народы мира всегда воспевали свои подвиги и значимые события в песнях и стихах: возможно, кто-то из поверженных питал уважение к ётунам и постарался увековечить память о них подобным образом. Однако отыскать песни сломленных народов было непросто, ведь победителям они не нужны. Я обходил одно кольцо за другим, пока наконец не оказался в самом малом, где хранились редкие или ненужные свитки, до которых никому не было дела. Удача улыбнулась и предстала в виде нижней тёмной полки: там, в забытом всеми уголке, хранились песни великанов, и уже пятый свиток порадовал строками. Но стоило только погрузиться в чтение, как руки похолодели, ибо неуверенной рукой автора были выведены строки про защитницу ётунов Лаувейю. Имя больно оцарапало память: так Гулльвейг обратилась ко мне, однако это могло быть простым совпадением или неудачным сравнением, и я просто игнорировал шёпот интуиции.

В тексте описывались последние дни жизни ётунов: загнанные в ловушку и измотанные противостоянием с асами, они вынуждены были скитаться, пока не нашли последний приют на Лиственном острове, которым и заправляла Лаувейя. Видя страдания народа, она решила бороться до конца и подняла остатки ётунов на последнюю битву, пробудив в их сердцах ярость и справедливость.

— Речи её пронзали как иглы, оставляя жгучую жажду отмщения. Не боялась она смерти, а потому призывала сражаться до последней капли крови, ибо проигрыш сулил забвение. Сильна Лаувейя как великая скала, быстра в речах, будто говорливая река, а гнев её всякого мужа поражал.

Глаз тотчас зацепился за сравнение «как иглы», напоминая о данном мне родительском имени — Нальсон[ЕК1]. Неужели асы могли сыграть со мной столь злую шутку и спрятать имя матери в сравнении? Я тряхнул головой, пытаясь прогнать подобные мысли — рано винить всех и каждого, пока слишком мало доказательств.

Дальше автор терялся в многочисленных эпитетах, восхваляя Лаувейю как справедливую защитницу слабых и искусную воительницу, однако ётунов осталось слишком мало, чтобы выжить в том безумии, что учинили асы. Руны описывали воинов, которые по описанию походили на альвов и даже людей — немыслимо. Если Один вместе с братьями уже тогда одурманили жителей Мидгарда и заставили их сражаться в той битве за себя… Откуда такое могущество? Масштаб мысли поражал и лишал дара речи, однако это легко объяснило бы, почему люди почитали асов и приносили им жертвы, видя в них вечную надежду и защиту. Слепая вера, что появилась из костей и пепла — боги их просто использовали как живые щиты в кровопролитной войне. Но, может быть, автор песни ошибался и выражался