– Что – такое? Подростковый дух бунтарства? – с презрением спросила Полина. Смешно ведь!

– Малыш умеет любить. Обожаю это чувство. Искреннее, преданное, огромное, как мир. Таким не напиться! – Ольга замолчала, поняв, что сказала лишнего. – Из него получилась бы неплохая тень.

У Полины приподнялись брови.

– Ты что, – недоверчиво спросила она, – крадешь чувства? Создаешь белые тени?

Зелья, в которые вкладывались так называемые «украденные чувства», считались самыми дорогими, самыми редкими, эффективными и опасными. Чувства «изымались» у «донора», вырывались, зачастую с куском души, а после «вживлялись» с помощью особых зелий, заклинаний и ритуалов нужному человеку.

Такие чувства называли белыми тенями. Иногда белые тени становились отдельной личностью. А иногда тот, у кого забрали чувство, сходил с ума или даже чего похуже. Из «доноров» же делали черные тени – мощных помощников для ведьм, исполняющих их желания. Черные тени были цепными псами с остатками сознания.

На такое даже бы у Полины не хватило денег, а у Ольги – как считала сама девушка – сил и наглости. Такая магия считалась запретной. И за нее – сурово карали. И если Черная Роза относилась к подобным вещам достаточно лояльно, то Орден выступал за смертную казнь.

Карл не раз говорил, что магическую экспериментальную науку нельзя продвинуть вперед из-за глупых запретов.

– Конечно, нет, – поморщившись, отвечала Ольга. – Всего лишь размышляю. Передавай привет Карлу.

Когда Полина покидала «Центр эзотерической литературы», на ее душе стало спокойнее. Бутылек с синей магической жидкостью дарил уверенность.

Страх отступил. Ярослав будет ее.

– А еще Азалия – символ печали и одиночества, – пробормотала Ольга, но Полина этого уже не слышала.

* * *

Я вышла из автобуса, оттолкнув плечом какую-то не в меру ретивую женщину, пытающуюся побыстрее влезть в салон, распихивая других пассажиров. Женщина хотела что-то сказать, но я обернулась, и, кажется, моего взгляда хватило, чтобы заставить ее замолчать. А я стремительным шагом направилась от остановки по направлению к дому. Идти было не далеко – минут десять, но я не чувствовала времени.

Я ничего не чувствовала, кроме всепоглощающей злости, хотя, казалось, должна была испытывать разочарование, обиду, страх…

Нет, я была зла. Ярость горела во мне огнем в легких. Гнев бежал по венам ледяной водой и студил кровь. По лицу хлестал поднявшийся ветер, гнавший на город с востока темные ленивые тучи.

Невозможно было поверить в то, что произошло буквально час назад, когда я вышла из дома, в котором невольно провела эту ночь.

Образ кумира разбился, сломался, смялся. Исчез.

Тысяча вопросов крутилась в голове. Тысячи криков застряли в горле.

Я никогда и подумать не могла, что наше общение с той, кто был для меня идеалом, сведется к банальным угрозам и оскорблениям. А ведь я не была виновата! Ни в чем не была виновата! Не сделала ничего предосудительного!

Я лишь выслушала нелестные слова о собственной матери от той, которая по документам значилась – вот это ирония! – моей сестрой-близнецом!

Вспомнив Олесю, я крепче стиснула зубы.

Что происходит?

Что связывает Инессу с моей сестренкой? Кто они друг другу?

Что, черт подери, имела в виду Олеся, когда говорила мне, что я ничего не понимаю?!

От этой мысли стало еще гаже. Быть в неведении, быть глупой дурой, не понимать, что происходит – это злило меня больше всего. Это заставляло меня ненавидеть все вокруг. Это терзало.

Они считают меня идиоткой?

Разыгрывают?

Что происходит?!

Ветер швырнул мне под ноги пакет, я едва не запнулась и тихо выругалась.

Домой я пришла в ужасном настроении, ненавидя весь мир и едва сдерживая накопившуюся ярость.

– Ты чего, Насть? – спросил Дан, удивленно глядя на меня.

Я молча прошла мимо него в свою комнату и закрыла дверь.

Ярость наконец достигла своего апогея, и я с тихим криком смахнула все, что было на столе. Аккуратно сложенные книги, конспекты, канцелярия, горшок с единственным на весь дом цветком – все полетело на пол.

Реальность стерлась.

– Насть, – постучался в дверь Дан. – Ты в порядке?

У меня не было сил сказать ему «да» – я знала, что могу просто сорваться и кричать, кричать, кричать. Я лишь в бессильной злости ударила обеими руками о стену – боль помогала прийти в себя. А потом еще раз, и еще, и…

Даниил ворвался в комнату и схватил меня за оба запястья. Его руки были на удивление сильными, хватка – почти железной. А глаза – обеспокоенными.

Вырваться я не смогла, да и не особо пыталась.

– Хватит, – сказал Даниил тихо. – Хватит, Настя. Ты с ума сошла?

Я помотала головой. Его голос приводил меня в себя.

– Пойдем, – потянул он меня на кухню. Там, как маленькую, усадил за стол и сделал травяной успокаивающий чай с медом и имбирем. И внимательно следил, чтобы я его выпила – весь, до капли.

Стало легче. Ярость отпустила, взмыла в небо, злорадно хохоча и обещая вернуться.

Таких приступов гнева у меня не было давно – с того счастливого времени, когда я сбежала из родного дома.

– Спасибо, – хрипло сказала я. – Не понимаю, что со мной.

– Глупо, Настя, – произнес Дан. – Очень глупо.

– В смысле? – не поняла я.

– Если тебе хочется кричать – кричи. Если хочется плакать – плачь. Но зачем бить себя?.. Глупо.

– Извини, – вымученно улыбнулась я. – Просто плохой день.

И ночь.

Или ночь была слишком хорошая?..

– Что случилось? – прямо спросил друг.

– Некоторые проблемы, – уклончиво отвечала я. Не хотелось портить настроение и Даниилу. То, что сейчас он был таким серьезным, смущало.

– Ты не железный человек, Мельникова, – укоризненно посмотрел мне в глаза Дан. – Я никогда не видел, чтобы ты плакала. Думаешь, это нормально?

– Слезы – признак слабости? – пошутила я. Но не думала так.

– Слезы – признак того, что ты еще жив, – живо отреагировал друг. – Ты не доверяешь мне.

Он не спрашивал – утверждал.

– Доверяю, – спокойно подтвердила я, почти полностью придя в себя. Имбирь на губах горчил.

– Иначе бы сказала, что произошло. Нет, не думай, что я хочу что-то выпытать у тебя, Мельникова, просто обидно, что ли. Когда слишком много тайн – это тяжело, – вдруг признался он и похлопал себя по груди. – Давят.

– У тебя есть тайны?