может. Подумаем, что другое можно сделать. После полудни соберемся на большой военный совет.

Во время совета союзники даже не посмели поднять глаз. Кондрацкий, укоризненно на них глядя, сказал:

— Я много размышлял над положением дел. Думал и так и этак и вот к какому решению пришел. Силой оружия казаков нам не одолеть, но голодом и жаждой — возможно. Изменить надобно русло речки, что течет у стен крепости, лишим их воды и тогда посмотрим, сколько они выдержат. Иного выхода нет.

— Затягивается, значит, сие дело, — недовольно пробурчал Петки. — Не знаю, сможем ли долго тут оставаться.

— Все будут должным образом отблагодарены за труды свои, — поторопился сказать Штефан Георге. — В крепости находится добро Василе Лупу, которое должно перейти в руки принца Ракоци. Иль вам желательно оставить его казакам?

Петки нечего был возразить, и он согласился.

— Не знаю, сколько пройдет времени, пока голод задушит казаков, потому что больно уж они ко всему привычные. Наберемся терпения и подождем. Его величество король Казимир обещал прислать нам большую пушку и еще людей. С помощью пречистой богородицы одолеем холопов, — сказал Кондрацкий.

Так началась долгая осада крепости. После того, как было изменено течение реки, не стало у осажденных воды. Страдали от жажды и люди, и кони. Но небо было за них, и пошли вдруг ливни, что и избавило их от беды. Воду собрали в бочки, колоды, кадушки, казаны, словом, куда только можно было собрать. От жажды-то спаслись, но кончился провиант. Люди тряслись над каждой крошкой хлеба, кони грызли доски кормушек и жалобно ржали. Пришлось забивать лошадей. Мирза Ахмед, выслушав жалобы ногайцев, которые сетовали на то, что казаки стали резать их коней, явился к Тимушу и хлопнул о землю свой лисий малахай.

— Татары мои возмущаются, Тимося-бей! Говорят, казак резать у них коней. Татар без коня не мозет! Казак бьет татар и лошадь ворует...

— Лучше остаться без коней, чем без людей. Будут у нас кони и получше этих.

— Лучше татарский лошадь нету!

— Ладно тебе, мирза Ахмед, не хвали свой товар, потому что это паршивая, волохатая скотина, а не конь.

Глаза татарина налились кровью.

— На эти лошадь Чингиз-хан пришел сюда и воевал много царства! Если казак убивать татарский лошадь, мы уйдем!

— Не уйдешь! — нахмурился Тимуш. — С нами пришел, с нами и вернешься!

— Шайтан! — заскрежетал зубами мирза и взмахнул арапником. Тимуш выхватил саблю из ножен.

— Распалился, пес? Против своего атамана дерзаешь?

— Ты не моя атаман! Моя атаман хан есть! Хан!

— Взять его! За непослушание порубать шакала!

В мгновение ока несколько запорожцев выволокли Ахмеда из шатра.

— Созвать всех татар в крепость! — крикнул Тимуш. — Расскажите, за что предается смерти мирза, чтобы и им в науку было.

Собрались татары на площади и стояли по-звериному озираясь. Сузившимися глазами и со сжатыми челюстями глядели на то, как отлетела голова их мирзы, отсеченная казацкой саблей. Весь день просидели татары кучками у костров, тихонько разговаривали, бросая на казаков косые взгляды. Казаки же только ходили вокруг и потешались:

— Нагнал страху полковник Тимоша на ногайцев. Сразу присмирели, что твои ягнята.

А ночью татары, перерезав часовых, бесшумно вывели коней и исчезли в темноте.

Штефан Георге хмуро глядел на крепость. Шли месяцы, а крепость как стояла, так и стоит. С наступлением зимы стали солдаты союзников роптать. Штефан Георге был вынужден пообещать им удвоенное жалованье.

— Возьмем крепость, и все вы станете богатыми! — говорил он.

Побуждаемый жадностью, Динов, предводитель польских рейтаров, преследуя отряд казаков, который возвращался из набега на соседние села, бросился со своими людьми на рвы.

— На помощь, хлопцы! — закричал старый казак. — На помощь! Задавят нас эти железные чучела!

Из крепости выбежали казаки с кольями и дубинами и перебили всех рейтаров, завалив ров мертвецами.

— Будет кого хоронить ночью, — сказал один из казаков, молодой парень с едва пробивающимся пушком на щеках, примеряя на себя стальную кольчугу убитого рейтара. — Ну и тяжелая, черт бы ее побрал! Плечи поломает такая кольчуга. Как было им удирать, ежели они закованы в такую железную клетку! Нам-то, братцы, хорошо! Льняная рубашка, конопляные штаны — легко в них вертеться! Гоп, гоп! — пошел он вприсядку.

— Сейчас ты вертишься, Панасько, потому как солнце греет, поглядим, что запоешь, когда настанут холода!

Шутили казаки, пока еще стояла теплая осень. Но однажды завьюжило, ударили морозы. Пришла зима, застав запорожцев голодными и раздетыми. И случилось, что ненастным вечером через пролом в стене бежали двое пленных поляков. Добравшись едва живыми в свой стан, они потребовали, чтоб их отвели к Кондрацкому. Тот сидел у пылающей печи, накинув на себя меховую куртку, и весь дрожал. Вот уж неделя, как трепала его лихорадка. Полуприкрыв глаза, он выслушал, что рассказывали пленные, и в конце концов спросил:

— Сколько еще могут продержаться холопы?

— Чума их знает, пан полковник! Что ни день дохнут, пся крев, десятками, жрут все, вплоть до конской шкуры, но не сдаются. Держит их в руках Хмельницкий, холера ясна!

— Где обретается Хмельницкий? Это вы хотя бы знаете?

— Видели его подле левой башни. Похоже, там его берлога.

— Добже! Идите к хорунжему и скажите, что я приказал выдать вам одежду.

— Эх, какой кафтан у меня был! Подбитый заячьим мехом! Можно было спать и на снегу. Отобрали, проклятые холопы! — проговорил один из них и зло сплюнул.

Утром Кондрацкий приказал привести три пушки и направить их на эту башню. По его сигналу пушкари разом подожгли фитили. Пушки рявкнули, и край башни рухнул. В подзорную трубу Кондрацкий увидел, как в казацком стане поднялась суета.

— Скорей несите лопаты! — кричал Федорович. — Полковника Тимошу завалило!

Казаки быстро вытащили его из-под обломков, отнесли в покои государыни и уложили на лавку, покрытую медвежьей шкурой. Лекарь остановил кровь, но увы, было уже поздно. Раненый угасал. На его лицо легла печать смерти. Прожил он всего два дня, ни разу не застонав, несмотря на адские боли, а потом тихо отошел.

Госпожа Екатерина позвала