козака, и детей.

Еще козак не заихав за густии лози,

Вже облили дивчиноньку дрибненькии слези.

Или:

Десь мий милий далеко,

За густими за лозами

Умиваеться слизами.

Или:

Пишли дити за лозами,

Виливаються слизами,

Тоби б, тату, так Биг дав,

Як се ти нас розигнав.

Или:

Заростало Запорожье густими лозами,

Та вмилися козаченьки дрибними слизами.

Калина в лозе — образ несчастного замужества.

Ой, у лози калинонька в лози,

Тепер моя головонька в тузи.

А вжеж в лози калинонька зацвила,

А вжеж мене мати за пьяницю дала.

На пути козаку расцветают лозы — невзгода.

Ой, зацвили густи лози

Козакови при дорози,

Козак блудить, козак нудить.

Девица, не дождавшись милого, сопоставляет себя с лозами.

Хилитеся, густи лози, видкиль витер вие,

Дивитеся, кари очи, видкиль милий ииде;

Хилилися густи лози, та вже перестали,

Дивилися кари очи, та й плакати стали.

Лоза — страдание от врагов.

Тяжко лозам хилитися через береженьки:

Тяжко очам дивитися через вороженьки.

Ночевать в лозах или под лозою — образ бедствия.

Пид лозиною всю нич почувала,

И з лозиною всю нич розмовляла:

Ой, лозино, ти жовтий цвите,

Пропала я, ох мий бидний квите!

Ой, лозино, ой ти ж, зелененька,

Пропала я, та щей молоденька!

Лоза — постель утопленника.

Моя постилонька у води лозинонька.

Есть песня, в которой молодец бросает свою возлюбленную в Дунай и сам обещает за нею последовать. Она, конечно, мертвая приплыла к густым лозам.

Ой, взяв милий милу пид биленьки боки,

Пустив милу на Дунай глибокий.

«Пливи, мила, миленька, водою,

А я зараз плину за тобою!» —

Ой, виплила, мила, за густии лози,

Ой, облили мене дрибненькии слези!

Хвойные деревья — ялина (ель) и сосна — также печальные символы. Ель встречается редко. В песне, которую мы приводили выше, говоря об яворе, она равняется с этим последним и сопоставляется с томлением изнывающего от любви молодца, которому и еда не идет на ум.

Хоч не явир, хоч не явир,

Так зелена ялина;

Кличе мати вечеряти,

Вечеронька мини не мила.

Ель в другой песне является на могиле матери:

Найшла в поли ялину,

Матинчину могилу, —

и здесь она имеет только иносказательный смысл, так как на самом деле нет обычая сажать ель на могилах. В иной песне об умершем козаке она материал для гроба.

Будеш мати дом яловий,

Темненькую хатиноньку,

Високую могилоньку.

В свадебных песнях она символ смирения, безгласности.

Похилее дерево ялина,

Покирнее дитятко Маруся.

С сосною сопоставляется плачущая девица, еще чаще замужняя женщина и мать-вдова.

Ой, стояла сосоночка напроти сонечка,

Ой, плакала дивчинонька, сидя в виконечка.

Вие витер в чистим поли,

По крутому береженьку,

По жовтенькому писочку,

По хрещатим барвиночку.

Вода сосну пидмивае,

Горностай коринь пидъидае,

Зверху сосна усихае.

На верх сосни пчоли вьються,

В молодой слези льються.

Ой, сосенка, сосенка!

Деж ти так виросла?

«Ой, виросла я в лужку,

При крутому бережку, —

Заскрипило деревце. —

Я в лугу стоючи заплакала,

Я, вдова, свого сина годуючи».

Женщина, скучая в разлуке с родными, воображает их гуляющими под вишнею:

Ой, у саду сосна,

Пид сосною вишня;

Там моя родина

На гулянья вийшла.

Родина гуляе, мене не поминае.

Покладу я кладку на биструю ричку,

Пиду до матинки хоч у темну ничку, —

а самую вишню помещает под сосною, вероятно, знаменуя этим последним образом собственную грусть о том, что она не с родными. Козак, тоскуя в чужой земле в турецкой, говорит, что его занесла туда вода, которая пошла от сосны.

Ой, сосно, сосно кучерява,

Изросла на жовтим писочку,

На крутим бережечку;

Туди вода ишла,

Бона мене занесла

В чужу землю — в Туреччину.

Сосна, колыхаемая ветром, возбуждает у сироты думы о его лихой судьбе.

Витер повивае, сосенку хитае.

Не хитайся, сосно, мини жити тошно!

Тошно на чужини, як на пожарини:

Нихто не пригорне при лихий години!

Ночевать под сосною — образ горя и слез. Козак увез девицу и спрашивает ее, где она будет ночевать. Девица говорит, что под сосною:

«Ой, де мемо почовати, моя мила дивчино!» —

«Ой, пид сосною пид зеленою, мий нелюбе, з тобою!» —

и потом следуют слезы.

«Чом же ми ся повмиваем, моя мила дивчино!» —

«Вмиемося — ти росою, я слизою, мий нелюбе,

з тобою». —

«Що ж ми мемо поснидковати, моя мила дивчино!» —

«Ой, ти ягодоньки, я слизоньки, мий нелюбе, з тобою!»

Сосна играет роль в одной песенной истории очень трагического свойства. Это песня о молодце, который соблазнил девицу, а потом увез ее в бор и привязал к сосне, а сосну зажег. Песня эта чрезвычайно распространена и перешла повсюду в Великую Россию. Действующие лица в этой песне по настоящей общеходячей редакции — донец и шинкарка. Собственно, в том виде, в каком она поется, эта песня кажется первоначально скорее великорусскою, донскою, зашедшею в Малороссию, но мотив ее, именно сожжение женщины, является в чистой малорусской песне о пани Марусеньке. Последняя песня — времен гайдамацких: гайдамаки убили пана и приезжают с вестью к его жене, Марусе. Не всегда, но в некоторых вариантах этой песни мы встречаем описание, как козаки-гайдамаки сожгли Марусю, привязав ее к сосне.