маленький мощеный переулок, где слабо пахло мусором, хотя мусорные контейнеры были опустошены накануне, и прошла ко входу в кафе. Владелец, крупный пятидесятилетний мужчина, который агрессивно флиртовал со всеми женщинами, несмотря на то, что был женат, поприветствовал меня по имени, прежде чем повернуться, чтобы начать готовить мой капучино без кофеина и круассан с марципановой начинкой, хотя я даже не успела попросить.

— Comment une si belle femme peut-elle avoir un mauvais goût en café? — добродушно проворчал он. Как у такой красивой женщины может быть такой ужасный вкус в кофе?

— Désolée,18 — неловко пробормотала я, чувствуя себя совсем не красивой в своем слегка помятом платье от DVF. Французы не верили в кофе без кофеина. Этому не было оправдания, кроме самого очевидного.

Я опустила взгляд на свои балетки, импульсивно купленные в модном магазинчике на одной из этих переполненных пассажами аллей. Генри бы их возненавидел — они были ярко-розовыми, с маленькими бантиками. Осознание этого подтолкнуло меня к покупке, хотя изысканная одежда для отдыха резко напомнила мне роскошные магазины на борту яхты Ксандера, когда он купил мне все, что я хотела. Розовые балетки не обеспокоили бы его.

Нет, Ксандер всегда принимал меня такой, какая я есть, и никогда не стремился меня изменить. Я не была для него проектом. Я была просто женщиной, которую он обожал.

Я наслаждалась этим чувством, даже несмотря на то, что меня постоянно преследовало чувство вины, вызванное нашей разницей в возрасте и запретными отношениями. И все же… он так много сделал для меня после агрессии Генри. Жестокость отца исказила защитную сторону Ксандера, и, когда его чувства захлестнула эта токсичная динамика, мне показалось, что он спроецировал свое желание стабильности и любви на меня.

Но он предал меня, используя мои худшие страхи против меня, а его попытка полного контроля ранила гораздо глубже, чем все, что когда-либо делал Генри, потому что с Ксандером я осмелилась надеяться на большее.

Вторая неделя в Париже была тяжелее, чем предыдущая. Впервые за много лет я могла позволить солнцу целовать мою кожу. Гулять без сопровождения. Запросто покидать свою маленькую квартирку. Кроме того, у меня было то, о чем я всегда мечтала, — ребенок в утробе, и мне даже не приходилось иметь дело с его контролирующим отцом.

Теоретически я должна была сиять.

Но глядя на меня, это последнее, что приходило в голову.

Я уставилась на свое отражение в маленьком зеркале над раковиной в ванной и вздрогнула. Я выглядела хуже, чем когда Ксандер застал меня в лапах Генри. Глаза запали, волосы выглядели ломкими, а кожа приобрела сероватый оттенок, несмотря на то что на нее падало много солнечного света.

Энергия, которую я вновь открыла в себе после возвращения Ксандера, также волшебным образом исчезла. Кусок меня был оторван, оставив только свежую, зияющую рану, которая никогда полностью не заживет. Как будто в тот момент, когда я покинула его, я оставила и ту часть себя, которая была жива, забрав с собой только то, что было мертво внутри.

Я напоминала ходячий труп.

Я была похожа на того человека, которым стала в тот день, когда ушел Ксандер, в день, когда я якобы вышла замуж.

На следующий день после моей «свадьбы» я впала в глубокую депрессию и даже не хотела ехать в свадебное путешествие. В течение нескольких месяцев после этого я слонялась без дела, не находя себе места.

Все это время я думала, что это мерзость Генри высасывала из меня жизнь. Как ни странно, Генри был тут ни при чем. Отсутствие Ксандера было тем, что чуть не убило меня в первый раз, и на этот раз я была уверена, что это уничтожит меня полностью.

Тогда я не знала, каково это — просыпаться в его объятиях; я знала его только как Ксандера, моего друга.

На сей раз я была вынуждена признать, что всего двух недель разлуки с ним было достаточно, чтобы выкачать из меня всю жизнь; я постоянно чувствовала себя мертвой внутри. Единственное, что поддерживало меня, — это ребенок.

Потому что я была безмерно, всем сердцем, необратимо влюблена в Ксандера, мужчину, который угрожал поместить меня в клинику и запереть в аду.

Что было хуже? Прожить жизнь без любимого мужчины или рисковать попасть в психушку каждый раз, когда я не буду выполнять его приказы? Возможно, я бы рискнула, если бы не малыш.

У меня не было никакого плана, но в какой-то момент я должна была вернуть клиентов и построить новую жизнь для себя и своего ребенка. Я предполагала, что со временем Ксандер откажется от моих поисков. В конце концов, у профессионального игрока НХЛ не было роскоши путешествовать по всему миру в поисках своей бывшей девушки.

Тем не менее я потратила свой ограниченный бюджет на ноутбук, чтобы смотреть его игры. После каждого гола он делал перед камерой тот же жест, что и тогда, когда я приходила на его игру, чтобы показать, что гол был посвящен мне.

То, как тяжело далась ему наша разлука, было видно даже через экран компьютера. Он играл еще грубее, чем раньше, зарабатывал столько же штрафов, сколько и голов, и ввязывался в драки, от которых лед заливался кровью, словно наказывая себя за потерю того, что могло бы быть между нами.

Похоже, он был далек от того, чтобы забыть меня, и боль в его глазах очень точно отражала мою собственную. Я приходила в ужас от тех крайностей, к которым он, казалось, доводил себя.

Наряду с гневом и обидой меня захлестнула глубокая печаль по нему, утопив в море отчаяния. Видеть, как он медленно разрушает себя, было мучительно. Мое сердце снова и снова разбивалось на миллион осколков, каждый из которых пульсировал от невыносимой тяжести тоски по нему.

Во время одного из наших телефонных разговоров я спросила Пию, каково это — любить её мужа, Зейна. Она ответила, цитирую: «Больно, потому что иногда он делает невозможным любить его, но гораздо больнее жить без него».

Именно так я себя и чувствовала. Любить Ксандера было больно, это чертовски сокрушало меня изнутри.

Я не могла жить с ним.

Но я, безусловно, не могла жить и без него.

Само мое существо было разбито вдребезги, как хрупкая стеклянная ваза, которая разлетелась на бесчисленные осколки. Мое сердце было разорвано надвое: часть меня хотела жить свободно со своим ребенком, а другая часть существовала только с Ксандером.