И однажды, как угодно было судьбе, бедная девушка, вынося помои в то место, где был глубокий овраг, уронила вниз ведро; и когда она смотрела кругом и думала, как вытащить его из оврага, тут — что за зрелище! — увидала бедного старикашку, на которого глядя, нельзя было понять, то ли это оригинал Эзопа, то ли портрет духа тьмы. Это был орк, с волосами, черными и острыми, как свиная щетина, что доходили до пят, с морщинистым лбом, где каждая морщина казалась пропаханной бороздой; мохнатые брови стояли торчком; глаза — поблекшие, глубоко запавшие, мутные — казались двумя грязными лавками под большими навесами ресниц; из кривой и слюнявой пасти, точно у дикого кабана, торчали два клыка; грудь, вся в струпьях, до того заросла волосами, что хватило бы набить тюфяк, а кроме того, у него был высокий горб, раздувшийся живот, тонкие коленки, кривые ступни, — так что, глядя на него, рот сводило от страха.

Но Чичелла, увидев эдакое привидение, что впору с жизнью расстаться, добродушно сказала ему: «Добрый человек, подними мне ведерко, сделай милость, а я тебе желаю быть женатым и богатым». На что орк отвечал: «А ты сойди сюда, доченька, да сама возьми».

Добрая малышка, цепляясь за корни и держась за камни, с немалым трудом стала слезать по круче. А когда она добралась до самого дна оврага, увидела там, вместо орка, — глазам не поверите! — трех фей, одну прекраснее другой; волосы как золотая пряжа, лицо как полная луна, очи их сами разговаривали с тобой, губки свидетельствовали в суде Амура аргументами нежности, чтобы получить удовлетворение иска в виде сладких поцелуев, и — что еще прибавить? — каждая из фей имела сладкий голос, нежную грудь, мягкую ручку, маленькую ножку и дивную грацию в движениях, что была точно позолоченной рамой для картины этих красот.

Феи оказали Чичелле столько учтивостей и ласк, что трудно представить. Взяв под руку, они привели ее в свой дом, стоявший под тем обрывом, такой просторный и богатый, что в нем мог бы обитать и король. Придя туда и усевшись на турецких коврах и подушках из гладкого бархата с кистями и бисером, феи положили головы Чичелле на колени, и каждая попросила причесать ей волосы. И когда она причесывала их, с изысканной деликатностью, блестящим гребнем из буйволиного рога, каждая фея спрашивала: «Славная девочка, что ты находишь у меня в голове?» И она ласково отвечала: «Тут есть вошки и блошки, жемчужинки и гранатинки»[370].

Феям так понравилось учтивость Чичеллы, что эти добрые госпожи, заплетя лентами расчесанные волосы, повели ее с собой и стали показывать по порядку разные красоты, что были в том волшебном дворце. Там стояли шкафчики с удивительными прорезными узорами из каштана и граба, с ящичками, покрытыми конской кожей, с оловянными гвоздиками; полированные столы из ореха, в которые можно было смотреться как в зеркало; буфеты со вставками из хрусталя, ослеплявшие блеском; там были занавеси из зеленой ткани в цветах, кресла, обитые сафьяновой кожей, и много роскошных вещей, которые могли бы взволновать любого. Но Чичелла, поскольку все это ей не принадлежало, рассматривая великолепие дома, не давала воли удивлению и не раскрывала рта.

Наконец завели ее в гардероб, завешенный богатыми одеждами, и показали ей платья из испанского полотна, блузки с бархатными рукавами в форме скрипки, обшитые по краю золотом, покрывала из тафты, с эмалевыми шишечками, мантильи с косым обрезом, венцы из живых цветов, ленты с дубовыми листьями, с раковинами, с полумесяцами, со змеиными язычками, воротники со стеклянными петличками, синими и белыми, колосья пшеницы, лилии, страусовые перья для шляп, эмалевые пуговицы в серебре и тысячу других вещей и украшений, и сказали девушке, чтобы она выбрала и взяла из этих вещей все, что хочет.

Но Чичелла, податливая как масло, пренебрегла дорогими вещами и выбрала бедную юбку с дыркой от моли, которая и три кавалло не стоила. Тогда феи сказали ей: «А теперь какими воротами ты хочешь выйти отсюда, сладкая наша девочка?» И она с земным поклоном, не боясь запачкать одежду, отвечала: «Я привыкла выходить через стойло».

Тогда феи, обняв и расцеловав ее тысячу раз, надели на нее новое, расшитое золотом платье с иголочки, заплели ей волосы по-шотландски, уложив косички корзинкой, с бантами и лентами, так что она стала как цветущий луг[371]; и, проводив до ворот, целиком отлитых из золота и обрамленных по краям алмазами, сказали в напутствие: «Иди, милая наша Чичелла, желаем тебе удачно выйти замуж! Иди, а когда выйдешь за ворота, подними глаза — и увидишь, что прилетит тебе с неба».

Девушка, почтительно с ними простившись, вышла. И когда, оказавшись за воротами, она подняла лицо, ей упала на лоб маленькая золотая звездочка невероятной красоты. И так, со звездочкой на лбу, как красивый конь, наряженная, в золоте и блеске, она вернулась к мачехе, рассказав ей все с начала и до конца.

Но для мачехи слова Чичеллы были не рассказом, а ударами по ногам подагрика. Не в силах найти себе покоя, она тут же заставила падчерицу указать ей место, где жили феи, и послала туда свою дочку, с ее рыбьей рожей. Когда Гранниция, придя в волшебный дворец, встретила красавиц-фей, они прежде всего попросили ее посмотреть у них в волосах. И когда спросили, что она там нашла, отвечала с ухмылкой: «Эге, да тут каждая вошь размером с горошину, а гнида — с две».

Феи удивились и, хоть ком у них застрял в горле от повадок безобразной мужички, сделали вид, будто ничего не произошло. Но это было лишь начало. Когда ее привели в комнату с роскошными платьями и предложили самой выбрать, что ей к лицу, Гранниция, только увидав протянутый палец, схватилась за всю руку — ибо стала указывать на самые дорогие и прекрасные вещи, что висели в шкафах.

Волшебницы были весьма обескуражены, видя, что чем дальше, тем хуже; однако, желая посмотреть, до чего она дойдет в своих притязаниях, спросили: «Какими воротами ты хотела бы выйти, красавица? Золотой дверью с алмазным обводом или калиткой за огородом?» И та, с лицом бронзовой статуи, отвечала: «Ясное дело, теми, какие тут у вас получше».

Тогда феи, увидев спесь этой бабищи, не дали ей ни крупинки соли, но выпроводили ее через стойло, сказав: «Как выйдешь за ворота, подними лицо к небу и смотри, что прилетит». И Гранниция вышла, пробираясь по навозу, а когда подняла голову, с неба упало ослиное яйцо, которое прилипло ей ко лбу, знаменуя, вероятно, пожелания ее матери, когда та ходила беременной. С этим прекрасным подарком она, долго ли, коротко ли, вернулась домой к Карадонии.

И та, пустив слюну изо рта, как только что ощенившаяся сука, отняла у Чичеллы все, что подарили феи, и, опоясав ее рваной тряпкой по голому телу, прогнала пасти свиней, а в ее платья нарядила дочку. Но Чичелла терпела эту несчастную жизнь с полным хладнокровием и терпением, достойным Роланда. О жестокость, которой не под силу стерпеть и уличным камням! О ротик, достойный шептать слова любви, которому выпало только кричать: «Хрюшечки, хрюшечки!»! О красота, способная пленять Гомеровых героев и загнанная в стойла Цирцеи![372] О рука, которая могла бы связать узами Любви сотню душ, но погоняла прутом сотню свиней! О тысяча мук той душе, что послала ее на эти муки в лесах, где под навесами тени гнездится страх, а тишина прячется от Солнца!