«Вот к чему на самом деле он стремится, — думал я в удивлении, — и ради этого готов нарушить клятву, убить, совершить кровосмешение или отцеубийство, ради пустой славы, мемориальной таблицы в родовом архиве, еще одного дополнения к легенде о роде Метеллов».

— Я глубоко благодарен тебе, Луций.

В его искренности можно было не сомневаться.

— Можешь рассчитывать на мою поддержку в любом вопросе по твоему выбору.

Оцепенелая усталость распространялась по всему моему телу. Болела голова, хотя самая острая боль утихла. Я жаждал сна, как голодный младенец молока. Каждый истощенный и напряженный нерв требовал отдыха. Но отдыхать я не мог. Каждый шаг с Метеллом должен быть точно выверен. Меня подгоняло время. Меня ждали другие встречи, другие непрочитанные донесения, другие непринятые решения в неотложных делах. Теперь, как никогда, я не мог позволить себе ошибки.

Ожидаемые официальные слова сложились в моем мозгу и обрели форму с помощью моего языка.

— Конечно, это между нами. Но если ты желаешь сообщить об этом своим близким родственникам…

— Спасибо. Я буду благоразумен. — И добавил явно не к месту: — Лукреций Офелла ожидает встречи с тобой.

Еще одна проблема ждет разрешения.

— Знаю, — кивнул я.

— Он выставил свою кандидатуру на должность консула вопреки твоему желанию.

Это было безразличное утверждение, не вопрос.

Я глубоко вздохнул:

— Он настолько глуп, что полагает, что его поведение в Пренесте дает ему право предъявлять мне какие-то претензии. Я его уже однажды предупреждал. Это будет в последний раз.

Метелл встал на ноги.

— По нашему мнению, — заметил он, — Лукреций Офелла — нежелательный человек. Его происхождение и поведение делают любое требование консульской должности неуместным.

Я сказал с некоторой резкостью:

— Я знаю этого человека не хуже вас. И ты знаешь мое мнение — он не выставит свою кандидатуру.

Метелл кивнул:

— Конечно, я не собирался оказывать никакого влияния на твое решение назначить его полководцем…

Я схватился за подлокотники своего кресла и осторожно принял вертикальное положение. Голова у меня кружилась, я положил обе руки на стол, чтобы не потерять равновесия. Тошнота вновь стала толчками подниматься вверх.

— Надеюсь, нет, Метелл, — сказал я, когда восстановил контроль над собой. — Надеюсь, ты доверяешь моему суждению. Потому что я собираюсь назначить полководцем тебя.

Метелл ошеломленно уставился на меня. Я отпер шкатулку с депешами и вынул рапорт.

— Квинт Серторий собирает повстанческую армию в Испании. Это трудная страна. Мне нужен генерал, на которого я мог бы полагаться во всем.

Метелл провел кончиком языка по губам. Он колебался в неуверенности, оценивая свое положение, прикидывая, что могут значить мои слова.

«Он согласится, — холодно думал я. — Пока верит, что я могу дать ему консульство, он согласится. И именно поэтому он будет хорошо и напористо сражаться в Испании».

— Ты делаешь мне честь, Луций, — выговорил он наконец.

Я же — диктатор. Но для меня было бы облегчением, если бы Метелл несколько следующих месяцев находился подальше от Италии. Пока мои собственные ветераны остаются у городских стен, я могу спать спокойно.

Я улыбнулся:

— Не бойся, Метелл. Ты успеешь вовремя вернуться в Рим перед своими выборами.

Метелл официально поклонился, его знакомое высокомерие исчезло. Потом он тяжелой походкой пошел к двери. Дверь тихо закрылась за ним, и караульные встали по стойке смирно, когда он прошел мимо них.

Я налил себе еще вина. Оно болезненно обожгло мой желудок, заставив поморщиться. По крайней мере, Метробий и Росций обещали отобедать со мной. Это было некоторым утешением. Сон мягкой шерстью давил мне на глаза. Я вытянул руки, и гневные слезы ослепили меня, когда я осознал свою физическую беспомощность.

Мне больше не удается управлять своим телом усилием воли. Я уже пошел на компромисс.

Снаружи глашатай выкрикнул имя Помпея.

«Ради спасения Рима мне надо беречь себя. Я должен работать в соответствии со своими возможностями». Много раз я повторял себе эти слова.

Двери распахнулись настежь. В дверях стоял Помпей, красивый, золотоволосый, великолепный в алом плаще, его правая рука была щеголевато поднята в приветствии. Он быстро подошел к подножию помоста.

— Приветствую тебя, мой диктатор, — сказал он.

Я взглянул на него сверху вниз, возбужденный красотой его молодости, и лишился дара речи. Потом, когда глаза наши встретились, я заметил, как по свежим чертам лица, схожего с лицом Александра, промелькнуло отвращение — будто рябь от нежного прикосновения ветерка к стоячей воде. Кислая желчь поднялась к моему горлу, моя мгновенная симпатия обратилась в ненависть — к себе, к Помпею за ту высокомерную самоуверенность и жестокость всех молодых, когда они сталкиваются со старостью или болезнью.

Мне было теперь совсем несложно выставить ему свои требования, играть тирана. Потом, после немедленного согласия Помпея со всеми нашими требованиями — он даже не сделал вида, что сожалеет о своей жене, когда перед ним раскрылась перспектива командования в Сицилии, — я лишь пожелал, чтобы это решение стоило ему хоть немного сердечной муки, мгновения сомнения ума.

Глава 19

Свадьба состоялась две недели спустя, после несколько непристойной политической схватки адвокатов, устраивавших оба развода. Помпей, далекий от того, чтобы отметить это событие в узком кругу, созвал многочисленных гостей. Его друзьями были некие молодые люди, которые усердно отпускали шутки о девственности, специально, чтобы их слышала невеста, а потом блевали вином со льдом, которым напились слишком быстро. Сама невеста не плакала и никаким иным образом не выказывала своей печали. На всем продолжении свадебной церемонии и последовавшего за ней пира она сохраняла холодное безразличное достоинство. Ее заметная всем беременность скорее способствовала, чем препятствовала этому.

Я был вынужден при сем присутствовать, но с каждым мгновением все сильнее ощущал стыд и отвращение. Мысль о том, что я мог бы предотвратить этот чудовищный акт, не давала мне покоя. Я уехал, как только позволили приличия.

Через пару дней я получил еще один удар, нанесенный моей совести. Первая жена Помпея приняла уведомление о разводе довольно спокойно, я подозреваю, она втайне была рада избавиться от такого образцового мужа. А вот ее мать — наоборот. Старая матрона пребывала в отчаянии, горюя о смерти своего мужа — он был убит одновременно со Сцеволой, — и позор дочери вконец разрушил ее угасающий рассудок. Она повесилась на опоре полога в своей спальне, оставив безумное, истеричное письмо, обвиняя во всем лично меня.

Мне нечего было сказать — я отказался от справедливости, и теперь боги воздавали мне по заслугам.

Внешне все казалось тихим, опасно тихим. Помпей уехал в Сицилию вскоре после свадьбы, вооруженный