– Ты когда-либо задумывался над тем, что вода тебя преследует? – спросила она меня. – Сначала дом, теперь твои книги.

– Здесь мы в безопасности, – глядя на сестру, заверил я ее.

Голова Дойла начала клониться набок, как у засыпающего ребенка. Взгляд Энолы метнулся к потолку. Я решил, что она смотрит, не течет ли и здесь крыша.

– Когда я впервые начал расставлять буйки, Фрэнк сказал мне, что в моменты нашего рождения, оба раза, случались сильнейшие приливы. Волны были такими высокими, что накрывали защитные дамбы, вздымаясь выше свай. Многие боялись, что причалы не выдержат, но они выдержали. Хорошее иногда приходит вместе с высокой водой.

Сестра натянула на голову капюшон и уткнула подбородок в колени.

– Фрэнк – лгун.

Она права. Я подошел к перилам лестницы и посмотрел вниз. Темное пятно растеклось вокруг энциклопедий, сдерживающих воду у заднего выхода.

Энола заснула, прижавшись к Дойлу. Его щупальца ее обнимали. Объятия чернил и кожи. Мне некуда отсюда идти. Вода все у меня отобрала. Шторм заглушил радость, вызванную сожжением тех проклятых вещей. Получается, что я смог всего лишь сжечь вещи, имеющие историческую ценность, и уничтожил старинный журнал. Сразу после этого начался дождь. Где-то я допустил ошибку.

Я встал. Книги внизу, пожалуй, уже не спасти, но будет неправильно позволить им пропадать, не попытавшись хоть что-нибудь сделать. А еще надо посмотреть, что там нашла для меня Лиза Рид.

Дойл приоткрыл веки.

– Куда ты?

– Вниз. Хочу проверить, как там дела.

Парень едва заметно кивнул. Энола зашевелилась во сне. Одна из ее рук метнулась вперед.

– Она о тебе волнуется, – сказал Дойл. – Именно поэтому она сюда приехала.

– Ей не нужно обо мне волноваться.

Дойл огляделся. Лампочки замигали. Было непонятно, это из-за него или виноват шторм?

– Не знаю, мужик… Вокруг тебя все время происходит что-то плохое. Лучше иди работать к Роузу. Работа хорошая. Лично я себе другой не ищу.

В его голосе прозвучали едва уловимые нотки угрозы. Лицо оставалось спокойным. Один глаз наполовину открыт. Это отцу следовало позаботиться о том, чтобы плохие парни к ней не приближались. Теперь Энола оградила себя забором под напряжением.

– Я иду на цокольный этаж. Долго там не задержусь.

Мокрый пол. Тонкий слой воды поверх темно-зеленого покрытия придавал последнему красивый блеск. При каждом моем шаге раздавался чмокающий звук. В лодыжке гнездилась тупая боль. Я передвинул книги, разложил их на столах, но этого было недостаточно. Мне трудно было дышать. В воздухе стоял неприятный запах мокрой бумаги. Я перенес все, что смог, из отдела детской литературы. Я спас книги Торнтона Бургесса, сказки, «Гарри Поттера», убрал с нижних полок все, что я любил. Мне невыносимо было смотреть на то, как они тонут. Лампочка зашипела и взорвалась. Темнота окутала хранилище микрофишей. Столы слишком быстро заполнялись книгами. Уже трудно было выбирать.

Я прошелся между рядами картотечных ящичков и шкафов для бумаг. Газеты и журналы, сберегаемые на пленке, микрофиши, бумажные издания, которые еще предстоит перенести на пленку. Я не знал, что ищу, пока не нашел. «Бакен» за неделю, в один из дней которой я появился на свет. Потом я нашел издание, вышедшее сразу же после рождения Энолы. Раздел «Товарищ лодочника» знакомил с таблицами приливов и отливов, а также с прогнозами погоды. Высокие приливы, наблюдавшиеся в дни нашего рождения, схлынули без шторма. Виновным в катаклизме сочли полнолуние. После отлива дно оба раза обнажалось почти до самого Коннектикута. В еженедельнике, вышедшем после рождения Энолы, я нашел фотографию мужчины, стоявшего на песчаном дне посреди бывшей гавани. Лодки выбросило на берег. Рыба умерла. Сотни луфарей и камбал задохнулись, «утонули» в воздухе. Высокие приливы принесли не только нас, но и смерть. В голубоватом, мерцающем свете ламп я искал маму, а нашел ее шторм. Тот день, когда она умерла, оставил о себе воспоминания: я помнил, как мы ели яйца, как я провожал маму взглядом в ее последний путь. Но было еще кое-что… Внезапно налетел шквал, принеся с собой красный прилив, и берег заполонили мечехвосты.

Я подошел к моему столу – вернее, к столу, который еще несколько недель назад был моим. Он стоял на старом месте, но кое-что все же изменилось. Инструменты, с помощью которых я ремонтировал книги, исчезли, а банковскую лампу заменила лампа дневного света. Следы моего пребывания здесь планомерно стирали. Все, что осталось, – компьютер.

Я включил его, опасаясь, что может коротнуть, но обошлось. К счастью, я смог войти в свой почтовый ящик. Конечно, во время такой бури пользоваться электроникой небезопасно, но мне надо было торопиться. Сегодня двадцать третье число. Облегчения, которое я испытал после сожжения вещей на берегу, как и не бывало.

В присланном Лизой сообщении содержалась исчерпывающая информация о кораблекрушении, имевшем место во время новоорлеанского наводнения 1825 года. После нескольких дней непрекращающихся дождей целый плавучий театр пошел на дно. Нужную информацию Лиза отыскала в «Луизиана Стейт Газетт». Большинство артистов и животных погибло. Среди пяти выживших оказались Катерина Рыжкова и ее дочь Грета. Отец ребенка утонул. Владелец плавучего театра Захария Пибоди выжил, но был госпитализирован. Впоследствии он занялся менее респектабельным бизнесом – стал владельцем дансингов. Все, как я и предполагал. В конце Лиза написала: «Архив Сандерса-Бичера пытался с тобой связаться. У тебя отключен телефон. Разберись с этим. По-моему, у тебя появилась работа».

Следующим я прочел сообщение, пришедшее от Раины. Ей не хватало Лизиной выразительности. Раина просто прислала мне список имен и сокращений. Грета Маллинс, ее муж Джонатан Парсонс. Трое детей: Джонатан Парсонс млад., Ньютон Парсонс, Тереза Парсонс. Джонатан млад. умер в младенчестве. Ньютон остался холостым. Тереза Парсонс вышла замуж. Я прочел имя. Нервничая, я ударил по кнопке, дав команду распечатать текст. Спустя пару секунд зажужжал принтер. Я уставился на экран. Тереза Парсонс, муж – Лоуренс Черчварри. Один ребенок, Мартин. Остальное я мог представить. Мартин Черчварри жил ничем не примечательной жизнью букиниста, пока ему в руки не попал интересный старинный журнал. Мартин Черчварри – потомок мадам Рыжковой. Раина была лаконична, но всегда отличалась скрупулезностью.

Экран компьютера мигнул и погас. Я ощутил внутри странную пустоту. Мартину Черчварри попал в руки журнал, а потом он нашел меня. Он – Рыжков. Не поэтому ли я так много с ним общаюсь? Не это ли называется зовом крови? Нет, я просто ему позвонил… Нет, он просто прислал мне журнал, но я все продолжал ему звонить. Что-то меня к этому побуждало.

Я пошел за своей записной книжкой наверх. Энола спала, положив голову Дойлу на колени. Она лежала на двух креслах. Я схватил свою сумку. Дойл вопросительно приподнял бровь.

– Записная книжка нужна, – пояснил я.

Он ничего на это не сказал. Я решил позвонить с рабочего места Алисы. Там кресло помягче, к тому же ее стол стоит дальше от китобойного архива, чем мой. А еще там пахло ею – пахло солью и лимоном. В выдвижном ящичке ее стола, как всегда, лежало много красных ручек со слегка пожеванными колпачками. Ими она пишет во время деловых встреч. От телефона тоже пахло Алисой. Дойл стоял у перил и наблюдал за мной сверху.