– Отсюда мы должны двигаться по склону строго на Китовую скалу. Во-он там, видите? Да, такая округлая, похожа на выброшенного на берег кита. От скалы пойдем снова вверх, перевалим через гряду, ее называют Гнилые Зубы, и начнется спуск. Эскимос окажется по правую руку от нас, а впереди будет Жорный лес. Лес нужно обойти по краю, причем не останавливаясь, без ночевок. Там опасно. За лесом будет небольшая горушка, называется Сонная – на ее склоне паломники отсыпаются после Жорного леса. Где-то там, на Сонной, мы должны, если мне не изменяет память, обнаружить Квадратный утес. На нем начертана стрела, указывающая направление. Если все будет идти так, как надо, то за день мы выйдем к перевалу, на котором установлен мартехольц.

– Что-что? – не понял я.

– Мартехольц. Крест, каменный или медный, уж не знаю. – Зигфрид налил воды из фляги себе в манерку, выцедил ее и откинулся на мешок с палаткой. – В общем, от того креста монастырь уже видно, хотя до него и полдня пути. Ну что, часок передохнем – и в путь?

– А Жорный лес – чем опасный? – поинтересовался Цендорж, по примеру Шерхеля растягиваясь на теплых камнях.

– Не зна-а-аю, – зевнул в ответ Зигфрид. – Жрут там, наверное, кого-то…

Мои спутники задремали. Я тоже было улегся, но что-то мешало мне заснуть. Оставив Шерхеля и Цендоржа отдыхать, я поднялся на скальный выступ, торчащий над склоном, точно клюв гигантской каменной птицы.

Белесая дымка заволакивала горизонт. От нагревшихся камней воздух переливался, тек и струился. И сквозь эту обманчивую, призрачную линзу я вдруг заметил людей, поднимающихся по склону километрах в двух от нас. Они были ниже, много ниже, чем мы, но явно шли той же дорогой и, скорее всего, по нашим следам.

Быстро сбежав с выступа, я разбудил своих спутников. Втроем мы снова поднялись на каменный клюв и принялись внимательно разглядывать людей внизу.

– Это свободники, – уверенно сказал Шерхель. – Идут за нами. Погоня.

– Те, что ночью гнались, – подтвердил Цендорж. – В черных плащах.

– Все, отдых отменяется, – подытожил я. – Берем барахло, заметаем следы – и ходу…

Шли весь вчерашний день и всю ночь, с короткими остановками. Китовая скала давно осталась позади. Эскимос висит в темном небе, и временами мне кажется, что лед на его вершине светится и по нему пробегают еле заметные голубые сполохи.

Мы стараемся соблюдать все меры предосторожности, чтобы не наследить. Получается плохо, все же мы не асы из диверсионной дивизии «Пластун», нас никто не учил не только скрывать следы в горах, а вообще – как по этим самым горам ходить.

Но мы пытаемся быть незаметными. Пытаемся ступать только по камням, не задевая травы и местного аналога лишайника – белой плесени. Естественные надобности справляем в стороне, «под камушек», как говорит Зигфрид.

И идем. Идем, идем, идем… Ноги гудят, словно низкочастотные гравогенераторы, в глазах мельтешение какое-то. Одежда вся липкая от пота. На последнем привале я предложил избавиться от палатки и теплой одежды – все равно жара, а через пару-тройку дней мы будем в монастыре.

Шерхель сказал, что все лишнее оставим, когда дойдем до Жорного леса.

– А пока интуиция мне подсказывает, что палатка нам пригодится.

Я пожал плечами. Раз интуиция – тогда ладно. Тут, на Медее, как я успел заметить, интуиция порой значит и весит гораздо больше, чем твердые знания и здравый смысл.

Идем. Очень хочется спать. Впереди замаячили скалы, много острых изломанных скал, выпирающих в бирюзовое небо. Видимо, это и есть Гнилые Зубы. Когда доберемся до них, будем спать пять часов. Иначе мы вообще не дойдем до монастыря.

Сегодня ночью по среднеземному времени наступит новый, 2208 год. Мы разбили лагерь в сухой расселине между двумя вздыбленными утесами. Наскоро перекусили, кинули жребий, и первым выпало сторожить мне. Шерхель и Цендорж тут же уснули, даже не сняв сапог. Я сижу на округлом валуне – дневник на коленях – и поглядываю на склон, по которому мы поднимались. Видимость прекрасная, и если что, я замечу погоню километров за пять.

Странно, но едва мы преодолели Гнилые Зубы, как ветер сменился. Теперь он дует со стороны Эскимоса и с каждой минутой становится все пронзительней. Протяженная осыпь, по которой нам предстоит спускаться, словно подернулась инеем, хотя, конечно же, никого инея тут нет, температура плюсовая. Но внизу, километрах в двух, там, где начинается Жорный лес, уже вовсю клубится туман…

Обнаружил, что у меня изо рта идет пар. Значит, уже ниже плюс десяти по Цельсию. Наверное, нужно разбудить ребят, а то как бы не простудились. Болеть здесь нельзя, печальная участь Игоря Макарова – тому подтверждение.

Прошел час. Пришлось ставить палатку. Туман, поднявшись из долины, покрыл уже почти всю осыпь. Очень холодно. Ледяное дыхание Эскимоса выстудило весь склон по эту сторону Гнилых Зубов. Что удивительно – по другую сторону, там, откуда мы пришли, воздух по-прежнему колышется и переливается от зноя. Это микроклиматическая аномалия, которой есть вполне логическое объяснение – теплый воздух за скалами поднимается вверх, а холодный, тот, что «стекает» с ледников Эскимоса, еще не набрал должной массы, дабы перевалить через Гнилые Зубы.

Ветер свистит между утесами, и от этого свиста становится не по себе. Меня сменяет Цендорж. Наказываю ему глядеть в оба и ложусь. Перед тем как соскользнуть в сонную одурь, успеваю подумать, что до Нового года, должно быть, осталось буквально пять-шесть часов…

Меня будят на закате. Эос висит низко-низко, и Гнилые Зубы отбрасывают длинные густые тени. Стало еще холоднее, туман поднялся до самых скал. Такое ощущение, что мы сидим на берегу озера, в котором вместо воды белая зыбкая мгла.

Свободников не видно, но никто не поручится, что они отстали. Надо идти. Есть шанс, что в тумане мы наверняка оторвемся от преследователей. Тщательно, как нам кажется, скрыв все следы нашей дневки, мы на всякий случай связываемся веревкой и начинаем спуск. Первым, как обычно, идет Шерхель. Вот туман съедает его ноги, вот он уже по пояс скрылся в молочной пелене, вот на поверхности осталась одна голова. Зигфрид нетерпеливо дергает веревку, и я, зачем-то глубоко вдохнув, шагаю следом…

Идем фактически наобум. Единственный ориентир – уклон местности. Мы знаем, что нам нужно вниз по осыпи, и бредем, часто оскальзываясь на сыпучем гравии и падая. Причем о том, что кто-то упал, остальные узнают исключительно по рывку веревки и приглушенной ругани – туман скрадывает звуки, причудливо искажая их.

Моя одежда напиталась влагой и прилипает к телу. Очень холодно. Пальцы немеют, и я грею их под мышками. Кажется, что осыпь никогда не кончится. Стоит пугающая тишина, нарушаемая лишь шуршанием камней под ногами. Я теряю счет времени. Иногда мне кажется, что прошел час, иногда – что день. Туман такой плотный, что если вытянуть руку, то она исчезает из вида.