— Карелия без лесов? — сказал он в раздумье. — Не представляю… Вы себе можете представить Украину без необозримых полей золотой пшеницы или Крым без виноградников? — продолжал Кованен, ни к кому не обращаясь в отдельности. — А Донбасс без угольных шахт? Или Баку без нефтяных вышек? Или Урал без железной руды? И даже тот, кто никогда не видал нашу Карелию, знает, что это бескрайние леса, рыбные озера, полноводные реки, богатейшая кладовая цепной древесины.

— Кладовая без замка, — заметила Анастасия Васильевна.

— Да, конечно, лес открыт, подходи и бери богатство, сколько тебе нужно, оно само дается человеку в руки. Полезные ископаемые нужно отыскать, извлечь из недр земли, рыбу добыть из озер и рек, а лес, вот он, перед нами. — Кованен повел рукой вокруг. — Задуматься есть над чем. Рано или поздно, старые леса вырубим…

Любомиров слушал Кованена и думал: тревожится, что будет через сто лет, когда сегодня надо вести напряженную борьбу за повышение производительности труда, думать, как лучше использовать технику. — Любомиров хмуро посмотрел на делянку, откуда слышался чей-то раскатистый басистый смех: рабочие обедали, отдыхали на поваленных деревьях.

— Старые вырубим, новые вырастут, Павел Антонович. У нас своя печаль: вывезти двадцать тысяч кубометров сверх годового плана. Это не шутка. Да-а…

— Лесу, конечно, нам надо много. Обязательства мы взяли на себя серьезные, но… — Кованен помедлил, тонкие брови его чуть приподнялись. — Но, Николай Алексеевич, что мешает нам и рубить и выращивать?

— Вот-вот! — обрадованно подхватила Анастасия Васильевна. — Всем вместе взяться. Сеять на свежих вырубках. Сразу же. Не запускать.

Любомиров искоса взглянул на лесничую, усмехнулся:

— А кто вам мешает? Сейте, выращивайте… На то вы и лесоводы.

Любомиров встал, сбил веткой клочья мха с сапог и, ничего не добавив, пошел к делянке. Сидевшие на валежине молча смотрели ему вслед, на его сутулые плечи и потертую спину кожаного пальто. Первым нарушил молчание Рукавишников. Он выколотил из трубки горячий пепел в ямку и привычно затоптал «лесную пепельницу», спрятал трубку в карман, положил на колено Куренкова перепачканную черной краской руку:

— Михаила, ты обещался нам помочь? Не запамятовал? В клубе обещался. Свидетели есть.

Куренков двинул богатырским плечом, усмехнулся:

— Дядя Вася, запомни раз и навсегда: Куренков на ветер слов не бросает. — Мастер обернулся к техноруку. — Дмитрий Иванович, дадим лесникам тракторишко. Ты обещал. Лесники, вишь, мне недоверие выражают. Подтверди-ка, что я — человек надежный.

Технорук за все время беседы не проронил ни слова. Он сидел, слегка наклонив серебряную голову. Брови под цвет головы нависали кустиками над глазами и были удивительно подвижны. Они то хмурились, то улыбались, то удивленно взметывались вверх, а чаше совсем закрывали глаза. Но и не видя его глаз, по бровям можно было безошибочно определить его настроение.

— Трактор дадим, — коротко бросил технорук.

— Бот спасибо вам! — сказала Анастасия Васильевна. — Только нам нужно два трактора. Мы их пустим по свежим вырубкам.

Брови технорука удивленно взметнулись, но он не сделал поправки насчет «двух тракторов». Промолчал и Куренков. Рукавишников, воодушевленный обещаниями мастера и технорука, повел беседу с Кованеном.

— Павел Антонович, на тебя у нас, лесников, надежа большая. Ты нам помоги, народ тебя слушает. «Якори» нам привезли, а рабочих у нас раз-два и обчелся.

Кованен думал, молчал, но лесоводы чувствовали, что этой весной они не будут одиноки в страдную пору весеннего сева.

По лесу поплыл прозрачный колокольный звон: обед кончился. На делянке началась обычная работа. Валежина опустела.

45

Солнце село. На озере долго не гасли розовые блики. Замер в дремоте лес. Медленно растаяли пурпуровые облака. На белесом небе появилась прозрачная луна.

На берегу озера горел костер. У огня грелись Рукавишников, дядя Саша и Анастасия Васильевна.

— День пропал ни за понюх табаку, — сокрушенно сказал дядя Саша, снимая с огня котелок с закипевшей водой. — А ежели и завтра не прилетят?

Дяде Саше никто не ответил. Рукавишников полулежал на ворохе хвои и посасывал свою трубочку. Анастасия Васильевна сидела на валежине и смотрела на резво пляшущее светлое пламя костра, устало протянув к теплу ноги. Ее утомило ожидание самолета. Целый день она не сводила глаз с той стороны, откуда должен был прилететь самолет. Почему он не прилетел? А может, что-нибудь с самолетом случилось?

— Из лесхоза могли бы весточку подать, — сказал Рукавишников и, выбрав из костра рубиновый уголек, положил его в трубку. В воздухе запахло горьким дымом самосада.

— Ложитесь спать, товарищи. Я съезжу в лесхоз.

Анастасия Васильевна подошла к Бурану, привязанному к сосне. Мерин покорно дал накинуть на себя узду.

— Одна поскачешь? — обеспокоился Рукавишников, помогая седлать лошадь.

— А чего мне бояться? Первый раз что ли в лесу?

— Возьми хотя бы мое ружьишко, Васильевна.

— Не надо, Василь Васильевич. Лишняя тяжесть.

Рукавишников попридержал стремя, Анастасия Васильевна легко поднялась и опустилась на старое седло.

— Ни пуха, ни пера! Поскорей возвращайся, — напутствовали лесничую сотрудники.

В лесу Буран пугливо поводил ушами, косясь по сторонам. Под копытами гулко трещал валежник. В призрачном свете робкой белой ночи валуны казались спящими медведями. В лощине лопотал ручей. Дорога в ухабах и камнях змеилась среди чащобы. Черные громадины-ели царапали колючими лапами лошадь и седока. Покачиваясь в седле, Анастасия Васильевна дремала. Буран шел ленивым шагом. Стук копыт отдавался в звонком лесу. Вдруг Буран насторожил уши, остановился. Анастасия Васильевна открыла глаза, ласково потрепала лошадь по шее.

— Ну-ну, лентяй! Поспишь в лесхозе. Трогай, милый.

В тишине ночи послышался какой-то отдаленный гул.

Буран беспокойно забил копытом. У Анастасии Васильевны дремоту как рукой сняло. Что бы это могло быть? Гул нарастал. Она различала направление, откуда он шел: где-то впереди, слева. Буран дрожал мелкой дрожью. Все ближе непонятный шум. Что это? Буран всхрапнул, шарахнулся в сторону. Анастасия Васильевна едва удержалась в седле. Из чащи на дорогу выбежал лось, вихрем метнулся вперед и ринулся в редкий ельник, за которым чернело болото. Вслед за лосем на дорогу выскочил медведь. Анастасия Васильевна пожалела, что отказалась от ружья объездчика. Она подхлестнула лошадь. Буран перешел на галоп. Топот и треск в ельнике постепенно затихли, и, наконец, наступила тишина. Догнал ли мишка свою жертву или лось успел добежать до спасительного болота? В болото лосиные копыта не вязнут, а мишкины когтистые лапы цепляются за мох.

В Крутогорск Анастасия Васильевна приехала в пятом часу утра. Старый Буран едва перебирал ногами и шел на поводу за своей хозяйкой с покорно опущенной головой. Город еще спал, только на станции горели фонари, светились окна депо и