Она берет другую спичку. На этот раз огонь зажигается, и она держит спичку до тех пор, пока та не догорает до самых пальцев, только потом наклоняется и подносит спичку к тряпке.

Солнце уже попадает в сад, как раз когда пламя охватывает близлежащий ящик — он чернеет, прежде чем загореться, как будто на нем расплывается чернильное пятно. Софи стоит лицом к дому и замечает движение в окне спальни Томаса. Появляется его лицо — белым пятном в темпом окне. Она видит, как он открывает рот, но не произносит ни слова. Чувство вины укалывает ее, и она делает шаг вперед, к огню, который бежит по опилкам, — рассыпанным по земле. И тогда Томас распахивает окно. Болезненное выражение пробегает по его застывшему лицу, прежде чем он снова открывает рот и кричит:

— Нет!

Это слово катится по садику, отскакивает от кирпичной стены за розами, от сливового дерева и от старого дуба. Оно проникает в уши Софи и отдается уколом в ее мозгу. Они оба смотрят друг на друга чуть ли не вечность, и в ушах ее все еще звучит эхо его голоса. Затем раздается другой звук — треск горящего ящика. Этот шум словно приводит ее в чувство. Она оглядывается на окно, но Томаса там уже нет.

Она бежит к другому краю сложенной кучи — туда, где лежали ящики Брэйди, еще не тронутые пламенем. Она бросается к ним и начинает тянуть их в сторону от линии огня. Она волоком тащит дымящиеся коробки, от некоторых из них летят искры, и вот ее муж уже рядом с ней, и они делают все вместе. Томас затаптывает пламя, она пытается делать то же самое, но ступни у нее босы. Она просто отмечает про себя боль, когда ноги покрываются волдырями от ожогов.

Они отодвигают от огня все, что можно спасти, и Софи понимает, что плачет — обильные слезы ручьями стекают по щекам. Наверное, из-за дыма или сожаления, которое теснит ей грудь. Она кидается в последний раз в огонь, но Томас обхватывает ее руками, сильными на этот раз, и неистово тянет назад, и они вместе надают на землю, плача. Она утыкается лицом в его грудь.

— Почему, Томас?

Она сама не знает, о чем спрашивает его, но похоже, что этот вопрос — ко всем ответам, которые ей хочется услышать.

Томас издает звук, будто ему сдавило горло, но потом слышится его голос — тихий и надтреснутый:

— Он убил ее.

Этого ей пока достаточно, и она остается лежать на земле в его объятиях, дым тем временем поднимается к небу, а огонь, которому больше нечем поживиться, постепенно угасает.

Риу-Негру, март 1904 года Томас убил Родригеса точно так же, как он убил Артуро. Лучше бы он потерял язык в результате какого-нибудь несчастного случая и остался немым, как Мануэль. Тогда бы он никак не смог подвергнуть жизни этих людей опасности. Он свесился через борт лодки, наблюдая за тем, как пенится ленивая черная вода за кормой, и чувствуя у себя в кармане свинцовую тяжесть письма к Роберту. У него теперь нет иного выхода, кроме как отправиться в лагерь, чтобы предупредить всех о Сантосе и уговорить их покинуть Бразилию. Язык его онемел и едва ворочался во рту. Теперь для него нет места, где бы он чувствовал себя в безопасности. Если Антонио проследил за ним накануне, он мог с таким же успехом проследить за ним и сегодня и узнать, что он обнаружил тело Родригеса.

Томас тогда, спотыкаясь, выбрался из конторы и поплелся по улицам, перепрыгивая через канавы, вниз к реке. Там его настигло зловоние канализации, в небе над ним нарезали круги грифы, выжидая, когда он упадет замертво и они смогут устроить пиршество на его костях.

Люди, проходившие мимо, морщились — одежда на нем была в блевотине и дурно пахла, но он все же нашел кого-то, кто согласился за плату отвезти его в лагерь в верховье реки. Кроме одежды, у него ничего не осталось — все деньги исчезли.

Теперь он колотил кулаком себя по лбу, пока свист в ушах не подсказал ему, что пора снова дышать. Что он натворил? Он жадно глотнул воздуха и задумался о том, что ему говорить, когда он приедет туда — без багажа и без сопровождения Антонио.

Когда он прибыл на место, лагерь показался ему безлюдным. Земля под ногами хлюпала, и с каждым шагом вверх поднимался запах сырой древесной коры. Над хижинами лениво плыл дым, и в воздухе резко запахло горелым мясом. Это не могло не напомнить ему о запахе, который распространялся по деревне Артуро после пожара, в котором он погиб. В животе у него перевернулось, хоть он давно уже ничего не ел. Если у Педро сгорел обед, ему действительно будет из-за чего волноваться.

Он позвал, но голос его, отскочив от деревьев, растаял в вышине. Пролетела какая-то птица, взбивая воздух крыльями. В дверях хижины Сантоса появилась чья-то фигура — невысокая и безмолвная. Клара. Она приложила палец к губам, шаря глазами вокруг, и в тонкой ночной рубашке направилась к нему шаркающей походкой. Волосы у нее были засаленные, бледное лицо покрылось грязными пятнами. Под глазами темнели круги, а зрачки, подернутые пленкой, сузились до размера булавочной головки. Она схватила его за руку.

— Тсс, — сказала она. — Мой муж спит. Ему нездоровится.

Голос у нее звучал странно, будто рот был полон жидкости. Ее движения сопровождались неприятным духом, похожим на запах скисшего молока.

— Что с ним? И где все остальные?

— Тсс, — снова сказала она, хоть он и так говорил негромко.

«Она свихнулась», — подумал он. Лицо ее искажалось от боли, а голова постоянно меняла положение, бегающие глаза смотрели не на него — она словно следила взглядом за непредсказуемым полетом шмеля или выискивала в подлеске шпионов.

— Они скоро вернутся.

— Миссис Сантос, — произнес Томас. Он ухватился за ее официальное имя, чтобы воспользоваться им как оружием. — Вы хорошо себя чувствуете?

Она постучала себя по макушке.

— У меня голова болит все время. Этот доктор совсем не дает мне настойки опия. Говорит, что все кончилось, но я ему не верю. Он не понимает, как это больно. Я даже петь больше не могу.

Она коснулась его руки, и он почувствовал, что кончик ее пальца липкий.

— Но я рада, что ты вернулся из-за меня.

— Клара, нет.

Он отнял свою руку. Томас осознавал, что у него мало времени, а от Клары помощи ждать не приходится. Ей, в отличие от них, опасность грозит меньше всего — в конце концов, она ведь жена Сантоса. Он отвернулся и принюхался к воздуху — было сыро, а в небе потрескивали электрические разряды. Грядут дожди, и очень скоро.

Томас решил отправиться в лес, чтобы найти остальных участников экспедиции до их возвращения в лагерь, правда, он не был уверен, куда надо идти, и в итоге выбрал южное направление. Всевозможные бабочки порхали прямо у него на пути, слов-но дразня. В теплом влажном воздухе они двигались лениво, и, будь при нем его сачок, он бы легко поймал любое количество чешуекрылых. Он старался не замечать их, а думать о насущных задачах и вытеснить, из головы мысль о том, что, возможно, это его последняя прогулка по лесу в окружении прекраснейших созданий, — у него было такое чувство, будто он расстается со своей возлюбленной. Это чувство утраты — полная противоположность тому восторгу и возбуждению, которое он испытывал в самом начале своего пребывания здесь: тогда он словно переживал влюбленность, а потом нетерпеливое ожидание свиданий и глубокое волнение уступили место постоянной и глубокой любви, как это было у них с Софи.