посещать его ЛИТО в Доме культуры имени Цюрупы в 1978 году. К тому времени я уже знал и любил его стихи и считал его самым большим поэтом нашего времени. То, что говорил Соснора на занятиях ЛИТО и как говорил, произвело на меня сильнейшее впечатление. Его речи опрокидывали все устоявшиеся, книжные представления о поэзии, поэзии, литературе, искусстве, рушили все шаблоны и трафареты. Авторитетов не существовало. Ценились только оригинальность и гениальность. «Голая гениальность», как выразился сам Соснора в одной из своих статей. Он сам и есть эта «голая гениальность». Потом Овсянников стал ходить к Сосноре на Ржевку, где тот жил, они подолгу гуляли, а потом он записывал, что Соснора говорил. Овсянников работал над этой книгой 30 лет, и теперь, наконец, она вышла из печати.

Овсянников приводит такие слова Сосноры: «Книга напишется, опубликуется – дело твое сделано. Дальше – неизвестность. Заметят, не заметят. Да и что толку. Рукопись Катулла, в единственном экземпляре, пролежала где-то в монастырской рухляди более тысячи лет. Чудо! То же самое и «Дон Кихот» Сервантеса. Эту книгу забыли уже при жизни автора. А через триста лет ее обнаружил доктор богословия у торговца селедкой, тот заворачивал свой товар, то есть селедку, в страницы «Дон Кихота».

Война Николая Никулина

Книга «Воспоминания о войне» вышла впервые небольшим тиражом в издательстве Эрмитажа, где долгие годы работал после войны ее автор, с предисловием директора музея Михаила Пиотровского. Никулин написал ее в 1975 году, когда «броня страха, стискивавшая наши души, стали давать первые трещины». В то время о том, что на самом деле творилось в осажденном Ленинграде и на фронтах вокруг него, писать было еще нельзя. 30 лет пролежало поразительное произведение – страшная правда о войне – в письменном столе автора.

Николай Николаевич родился в 1923 году в селе Погорелка Мологского уезда Ярославской губернии. В 1941 году окончил десятилетку и сразу со школьной скамьи добровольцем ушёл на фронт. Воевал солдатом на самых на самых кровавых участках фронта под Ленинградом, был четыре раза ранен, дошел до Берлина. После демобилизации поступил и с отличием окончил исторический факультет Ленинградского государственного университета. В 1957 году успешно окончил аспирантуру при Государственном Эрмитаже и защитил диссертацию. С 1949 года работал в Государственном Эрмитаже экскурсоводом, а затем научным сотрудником отдела западноевропейского искусства, где трудился более 50 лет, а также преподавал в Институте имени И. Е. Репина. Стал член-корреспондентом Российской академии художеств, ведущим научным сотрудником и членом Учёного совета Государственного Эрмитажа. Умер 19 марта 2009 года.

Воспоминания Никулина, конечно, больно и горько читать. Автор и сам понимал это, а потому не хотел свою книгу печатать, сделав это всего лишь немногим более, чем за год перед смертью и уже много лет спустя после окончания войны. Он, чудом уцелевший, предчувствовал, что найдутся те, кто будет его за эту беспощадную правду осуждать. Сам писал, что тому есть несколько причин, «во-первых, потому, что живы остались, в основном тыловики и офицеры, не те, кого посылали в атаку, а те, кто посылал. И политработники. «Последние, – считал он, – сталинисты по сути и по воспитанию. Они воспринять войну объективно просто не в состоянии». Во-вторых, он сам сделал оговорку, что рассказывает о войне с точки зрения того, кто ползет на брюхе по грязи и сидит в окопах на передовой, кто сам ходил в смертные атаки на пулеметы. По этой причине в его книге и нет анализа сражений с точки зрения генералов и штабистов, нет эпической панорамы битв и сражений, звона литавр и барабанного боя, а есть всего лишь описание ужасов и тягот самой страшной в истории войны, пережитой простым солдатом.

Никто не мог предполагать…

«…Весной 1941 года в Ленинграде многие ощущали приближение войны, – вспоминает Никулин. – Информированные люди знали о ее подготовке, обывателей настораживали слухи и сплетни. Но никто не мог предполагать, что уже через три месяца после вторжения немцы окажутся у стен города, а через полгода каждый третий его житель умрет страшной смертью от истощения. Тем более мы, желторотые птенцы, только что вышедшие из стен школы, не задумывались о предстоящем. А ведь большинству суждено было в ближайшее время погибнуть на болотах в окрестностях Ленинграда. Других, тех немногих, которые вернуться, ждала иная судьба – остаться калеками, безногими, безрукими или превратиться в неврастеников, алкоголиков, навсегда потерять душевное равновесие…

Объявление войны я и, кажется, большинство обывателей, встретили не то чтобы равнодушно, но как-то отчужденно. Послушали радио, поговорили. Ожидали скорых побед нашей армии – непобедимой и лучшей в мире, как об этом постоянно писали в газетах. Сражения пока что разыгрывались где-то далеко. В первые военные дни в городе сложилась своеобразная праздничная обстановка. Стояла ясная, солнечная погода, зеленели сады и скверы, было много цветов. Город украсился бездарно выполненными плакатами на военные темы. Улицы ожили. Множество новобранцев в новехонькой форме деловито сновали по тротуарам. Повсюду слышалось пение, звуки патефонов и гармошек: мобилизованные спешили в последний раз напиться и отпраздновать отъезд на фронт. Почему-то в июне-июле появилось в продаже множество хороших, до тех пор дефицитных книг. Невский проспект превратился в огромную букинистическую лавку: прямо на мостовой стояли столы с кучами книжек. В магазинах пока еще было продовольствие, и очереди не выглядели мрачными».

Нож в масло

В начале войны немецкие армии, рассказывает Никулин, вошли на нашу территорию, как раскаленный нож в масло. Чтобы затормозить их движение не нашлось другого средства, как залить кровью лезвие этого ножа. Постепенно он начал ржаветь, тупеть и двигался все медленней. А кровь лилась и лилась. Так сгорело ленинградское ополчение. Двести тысяч лучших, цвет города. Но вот нож остановился. Был он, однако, еще прочен, назад его подвинуть никак не удавалось. И весь 1942 год лилась и лилась кровь, все же помаленьку подтачивая это страшное лезвие. Так ковалась наша будущая победа.

Кадровая армия погибла на границе. У новых формирований оружия было в обрез, боеприпасов и того меньше. Опытных командиров – наперечет. Шли в бой необученные новобранцы…

– Атаковать! – звонит Хозяин из Кремля.

– Атаковать! – телефонирует генерал из теплого кабинета.

– Атаковать! – приказывает полковник из теплой землянки.

И встает сотня Иванов, и бредет по глубокому снегу под перекрестные трассы немецких пулеметов. А немцы в теплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, все предусмотрели, все рассчитали. Все пристреляли и бьют, бьют, как в тире. Однако и вражеским солдатам было нелегко.