Самоубийство. Иначе и не скажешь.

– Потом он упал без чувств на крыльце. Знаешь… у него истощенный вид, к тому же вид полного безумца. Дэйв как раз проснулся и вышел на шум. Мы занесли Андерсена, и я постарался успокоить горожан, но, как ты догадываешься, не особо вышло. Так или иначе, я не стал более тратить время и вернулся к юноше. Я поговорил с ним. А потом я его запер, как он и просил, но сделал я это по своим причинам. Чтобы…

– Чтобы самоубийство не совершилось сразу, верно? При помощи доброго дядюшки Линча? Хм. Пожалуй, я погорячился. Ты не сумасшедший, ты спаситель младенцев.

Винсент кивает, но на поджатых губах нет и тени улыбки. Пальцы все еще сцеплены, и в сумраке комнаты блестят только белки глаз и начищенный шерифский значок. Редфолл явно готовится к еще менее приятным речам, я его не тороплю.

– Этот… младенец, ― Винс повторяет слово со странной интонацией, ― рассказал мне, что болен с детства. У него странная форма лунатизма, проявляющаяся не только во сне, но и наяву. Проще говоря, ему случается обнаруживать себя в местах, куда он вроде бы не ходил. Занимают эти провалы в памяти от пары минут до нескольких часов; в последний раз, например, он успел добраться от поместья родителей до… могилы мисс Бернфилд. Нет, тогда, ― Винс опережает мой вопрос, ― тело было на месте. Андерсен ходил туда на второй или третий день после похорон, сказал, что проснулся, лежа на могиле, плача. К слову, кто-то из горожан даже видел его, недавно я случайно об этом слышал, но не придал значения.

– Хм. И к чему это все? Он нашел дома лопату? Орудие? Труп?

– Он ничего не нашел. ― Винсент складывает пальцы шпилем и устало пристраивает на них подбородок. ― Но он сам считает, что… мог. Мог проснуться среди ночи и покинуть лесопилку. Проскакать до Оровилла. Встретить по пути мисс Джейн и ранить ее, а потом вернуться и ничего не помнить.

– Он решил так избежать женитьбы?

– Он признался, что был задет ее холодной реакцией на предложение, ее бегством. Что места себе не находил, думал всякое, ревновал ее к другим мужчинам…

– К тебе, например? Ха.

Или к тому, другому? Что если она рассказала, когда Андерсен пытался объясниться? Впрочем, чушь. Что рассказала? Не было у нее никого, не было, кроме этого младенца...

Винсент пропускает шутку мимо ушей, а я опять отбрасываю глупую мысль. Мы пристально смотрим друг на друга, и я членораздельно произношу:

– Он бы не ускользнул незаметно и не обернулся туда-обратно за ночь. Он не носил оружия. И в конце концов, умирая, Бернфилд бы выдала его, учитывая ее явное нежелание идти замуж. Он ее не убивал, просто напридумывал ерунды и поверил сам.

– Конечно, не убивал, ― ровно откликается Винс. ― Он не в ладах с собственной душой, а теперь его преследуют дурные сны. Они и привели его ко мне. Скорее даже загнали.

– Сны?..

Винс поднимается и подходит вплотную. Рука ложится на мое плечо, и я помню, отлично помню этот пытливый, лихорадочный блеск глаз человека, который уже на что-то решился.

– Ему нужна помощь, возможно, именно твоя. Я могу лишь на какое-то время спрятать его и обещать общественности скорый справедливый суд. Но клянусь, ― пальцы немного сжимаются, ― невиновного я судить не стану, во что бы ни верили горожане. Даже если невиновный сам просит суда. Не этому ли ты учил и учишь?

Я сам учусь этому с некоторым трудом. И все же я невольно улыбаюсь, прежде чем отцепить болезненно стиснутую руку от собственного плеча.

– Это патетично, Винс, и на молитвенном собрании я непременно похвалилю тебя за сознательность. Но сейчас только спрошу: какие, к чертовой матери, сны? Что он такое видит, что решил, будто убил собственную невесту? И чем могу помочь я?

Винсент молча отступает и указывает на дальнюю дверь.

– Я хочу, чтобы ты услышал это сам. И увидел. Идем.

За зашторенным окном, когда я оборачиваюсь, мелькает тень.

***

Камера просторная, там сносная койка, но юноша сидит на полу, привалившись к стене. Кажется, он дремлет: веки опущены, плечи расслаблены, и вряд ли Сэмюеля Андерсена беспокоит доносящийся откуда-то пьяный храп.

– Кольт при себе? ― шепотом уточняет Винс.

– Я тебя умоляю.

Редфолл молча скрещивает у груди руки, и я сдаюсь.

– С собой. Думаешь, он нападет? Ты сам выставил его сущим агнцем!

– Я всего лишь не хочу новых неприятностей. Ни для тебя, ни для него. В какие-то моменты он… не отвечает за себя.

– Значит, я буду отвечать за нас обоих.

Винс блекло, тревожно улыбается и качает головой.

– Отвечать придется мне, если мы не придумаем, как выпутаться.

Впечатление ошибочно: стоит лязгнуть ключу, и юноша вздрагивает, открывает совершенно не сонные глаза. Отворив решетчатую дверь, Винсент не заходит внутрь ― сразу отступает, потом делает несколько шагов вдоль других створок.

– Я пока обойду все и скажу пару слов старшему Дотсу. Скоро вернусь. Ты…

– Да-да, орать, если что. Непременно.

Редфолл, напоследок особенно хмуро на меня посмотрев, удаляется по коридору, а я вхожу в камеру. Андерсен ― помятый, нечесаный и с устрашающими кругами под глазами ― следит за мной, не меняя положения. Зрачки сужены, бледные губы беззвучно шевелятся. У юноши вправду загнанный вид, не просто испуганный. И что-то еще беспокоит меня, но я не могу этого объяснить.

– Преподобный, ― выдавливает Андерсен хрипло, ― я исповедуюсь позже…

– В глупости? Она не смертный грех.

Резко, но выпадом я надеюсь привести Андерсена в чувство. Тщетно: он продолжает смотреть пусто и, скорее всего, даже не понимает слов. Я опускаюсь против юноши на корточки, и он наконец реагирует: невольно подается назад. Мое лицо вызывает у него ожидаемое отвращение, как почти у любого человека, чьи кожа и глаза не напоминают снег и окровавленный лед. Я позволяю себе улыбнуться и обращаюсь к нему мягче:

– Брат мой. Что ты наделал? Зачем взял чужую вину?

Молчание. Расфокусированный взгляд замер где-то у меня на воротнике.

– Шериф прекрасно знает, что ты непричастен к смерти мисс Бернфилд. И мы оба очень сомневаемся, что ты врешь, защищая кого-то.

Андерсен по-прежнему бездумно разглядывает белую ткань, сдавливающую мне горло.

– Сэмюель. Что почувствует твоя мать, когда узнает?

Это заставляет губы болезненно скривиться, но больше он никак не выдает, что вообще слышит меня. Что ж.

Придется продолжить.

– В таком случае, ― я склоняюсь почти вплотную, ― давай-ка кое-что уточним. Чтобы было, что поведать беснующейся толпе, когда она выберет тебе крепкий сук.