Он снова кудахчет, гогочет, как психованная чайка, и грохает пистолетом по плексигласу.

– Они все ушли, Винни. Все они.

– Кто?

– Мои люди, – орет Эдди, беспрерывно колошматя стволом по плексигласу. Мне становится интересно, стоит ли пистолет на предохранителе. Еще мне интересно, пуленепробиваем ли этот плексиглас и изготовлен ли он в согласии со всеми техническими условиями. Мне будет страшно неприятно погибнуть в цвете лет лишь потому, что какой-то разгильдяй на плексигласовой фабрике поздно вернулся с обеденного перерыва, а потому решил не проводить проверку партии номер 12. – Шермана – нет. Фила – нет. Джерри – нет.

– Я сожалею об этом, Эдди. Очень сожалею.

– Все они ушли.

– А как насчет того парнишки снаружи? – спрашиваю я. – Мелкий такой шибздик, пахнет как бульон.

Эдди мотает головой:

– Элвин не из семьи. Он приятель сестры жены Фрэнка, только и всего.

– Понимаю.

– А знаешь, Винни, как эти козлы мне Джерри прислали?

Еще бы не знать. Я сам помогал с отправкой.

– Да нет…

– В горшке! В долбаном горшке, Винни. А из его трупа две долбаные пальмы торчали. Такое никому не причитается.

– Согласен. – На сей раз я не лгу. Веселого там было мало.

Тут Эдди начинает стремительно метаться по пятифутовой кабинке, отскакивая то от одной стенки, то от другой, точно гигантский мяч для игры в пелоту на чемпионате мира среди душевнобольных. При этом он вовсю размахивает над головой пистолетом, совершенно не заботясь о том, в какую сторону смотрит дуло.

– И теперь они выцеливают меня! – орет Талларико. – Я нюхом чую!

– Ну, Эдди, может, это просто легкая паранойя…

– Ты чертовски прав! Я параноик! – вопит Эдди, снова врезаясь в окно. Плексиглас выгибается под его напором, и физиономия мафиозного босса претерпевает примерно те же перемены, что и в комнате смеха – его зверски оскаленная пасть преображается в причудливую ухмылку. Тут мне становится интересно, какое именно давление требуется приложить, чтобы проломить такой плексиглас.

Но Эдди, резко растратив энергию, уже пятится и оседает на пол кабинки.

– Черт, Винни, – стонет он. – Как же до такого дошло?

Я воспринимаю это как намек для приведения всего к общему знаменателю и медленно приближаюсь к окну. Там я осторожно сажусь по-турецки прямо на пол.

– Порой все идет наперекосяк, – говорю я, цитируя логику Эдди. Не знаю, одобрит ли он такое цитирование.

– Это ты верно заметил.

– Мы просто должны снова встать прямо и хорошенько собраться с духом.

Эдди пару секунд это обдумывает, медленно кивая. Когда же он снова на меня смотрит, я вижу, что глаза у него ярко-желтые – должно быть, контактные линзы соскочили в какой-то момент маниакальных метаний. Радужку простреливают крошечные красные молнии.

Но тут нашу беседу прерывает гудение, и металлический разделитель внезапно опускается за плексигласом, снова разлучая нас с Эдди. Время вышло.

– Мать твою за ногу! – слышу я вопль из кабинки. Затем Талларико, резко притихнув, добавляет: – Погоди, Винни, мне придется за четвертаками сходить.

Дальше я сижу один в пип-шоу, дожидаясь возвращения Эдди. Нет никакой гарантии, что какой-нибудь другой динос, высматривающий себе радости жизни, не войдет сюда, не прижмется физиономией к плексигласу, не сбросит подштанники и сам что-нибудь такое не вытворит. Но тогда я ему непременно совсем другое шоу устрою.

Стук дверцы – и внезапно Эдди оказывается внутри, вместе со мной. Карманы его вывернуты наизнанку.

– Мелочи не осталось, – смущенно признается он, входя в круг и крепко меня обнимая. – Понимаешь, Винни, совсем долбаной мелочи нет.

Ответить мне нечего, так что я принимаю его объятие, а затем отступаю назад. Со своего нового наблюдательного пункта Эдди внимательно меня изучает.

– Слушай, Винни… ты как-то по-другому выглядишь.

– Но я все тот же, – замечаю я.

– Да-да, тот же. Но что-то такое есть… ты что, малость покруче стал? Пожалуй, мы тут чуточку железа тебе в кости поднакачали.

– Может, и поднакачали, – соглашаюсь я. – Послушайте, Эдди…

– А куда это ты запропал? – спрашивает Талларико, внезапно переходя на деловой тон. Тут я понимаю, что пистолет по-прежнему у него в правой руке и палец лежит на спусковом крючке. – Я знаю, что ты с этими в хвост долбаными Дуганами дружишь.

– Дружу? Ну, я бы так не сказал…

– Брось, – говорит Эдди. – Фрэнк мне про все это рассказал. Типа что вы с Джеком с детства корефаны.

Фрэнк? Откуда, черт возьми, Фрэнк узнал про наши с Джеком Дуганом отношения? Ведь Фрэнк Талларико всего лишь нанял меня, чтобы следить за Нелли Хагстремом в течение их деловых переговоров в Лос-Анджелесе. Знал ли он заранее о моей дружбе с Джеком? И если знал, то откуда?

Но Эдди не дает мне времени это обдумать.

– Итак, позволь снова тебя спросить. Куда ты сбежал?

– Никуда, Эдди…

– Вот именно, что никуда. Дерьмо вдруг с неба обрушивается, а Винсента нигде не сыскать. – Теперь Талларико снова заводится, кружа возле меня, точно бык, прикидывающий, что бы ему такое сделать с этим назойливым тореадором. От окон пип-шоу я получаю семь образов Эдди, расхаживающего по помещению, по спирали подбирающегося ко мне.

– Секунду, Эдди…

– Я, знаешь ли, нервничаю, когда один из моих ребят – мой главный парень – вот так исчезает. Нервничаю, прикидывая, что он там такое поделывает…

– Секунду, – говорю я, – я вам все объясняю…

– Чертовски нервничаю, Винсент. А когда я нервничаю, у меня, знаешь ли, чесотка начинается. – Теперь пистолет уже на уровне его пояса и нацелен примерно мне в грудь. Вообще-то я ожидал, что у Эдди будет пистолет – но не ожидал, что такой огромный. С другой стороны, пуля есть пуля – большая или маленькая, она всегда склонна пробивать дырку в том месте, где дырке быть не полагается.

Я опускаю руку и лезу в задний карман брюк.

– У меня тут кое-что есть…

– Следи за своими руками, Рубио… – Пистолет чуть приподнимается.

– И это кое-что объяснит вам, где я был, – продолжаю я, стараясь сохранять предельное спокойствие, делая равномерные вдохи и шаря в кармане…

Эдди делает быстрый шаг и приставляет дуло пистолета к моему лбу. Холодное металлическое кольцо плотно прижато к латексу.

– Проклятье, я сейчас стреляю…

– Эдди…

– А ну вынимай руку…

– Эдди…

Палец Талларико напрягается на спусковом крючке – я вижу, как дрожат его костяшки, как под ними подергиваются мышцы. Но я стою на своем – другого способа сейчас просто нет. Эдди хочет мне поверить, хочет знать, что я на его стороне. Я – все, что у него осталось, и если ему желательно понять, что происходит, он оставит мне жизнь.