Ферди кивнул, а Солт тихо проворчал, что согласен с единственным приемлемым для него заданием.

Ференсен продолжил:

— Борис займется настройкой своего изобретения. Орелия с Облонгом будут наблюдать за ярмаркой летнего солнцестояния. Судя по «Хроникам», она может сыграть какую-то роль. Финч займется тем, чем посчитает нужным.

Все разошлись, покинув дом Финча через парадный вход.

Ференсен задержал Орелию:

— Может быть, у вас есть для меня что-нибудь?

Орелия внимательно на него посмотрела. Ференсен ничего не упускал из виду.

— Обещаю сохранить его в целости, — добавил он.

Орелия полезла в сумку и передала старику фотоаппарат. Он действительно мог найти на гобелене какую-нибудь незамеченную ею подсказку.

— Пообещаете, что когда-нибудь мне все об этом расскажете?

— Обещаю, — ответил Ференсен.

— Кто его соткал?

— Сам я больше никогда не возвращался в поместье. Ходят слухи, что три девушки-элевсинки создали гобелен для Оксенбриджа ради искупления своей вины, чтобы избежать наказания.

Ференсен посмотрел, как расходится его компания. Он почувствовал, как в них что-то изменилось: именно они, ротервирдцы, получили возможность исправить давнюю ошибку. Новую землю с ее беспредельными возможностями использовали во зло — как Уинтер, так и Сликстоун были чужаками по происхождению.

Прежде чем отправиться спать, Орелия осмотрела магазин — все предметы пребывали в переходном состоянии, лишенные владельцев. Пока их не заберут снова, они остаются сентиментальными обломками памяти, их прошлое улетучилось — мальчик, который катался на деревянной лошадке, энтузиаст-исследователь в снегоступах, ученый, вглядывавшийся в устаревший микроскоп. Другое дело камни, за которыми беспрестанно охотились бывшие владельцы, преследуемые зловещим духом прошлого. Мог ли топор палача сыграть ту же роль?

Орелия чувствовала, что начинает походить на собственный товар, — без оживляющего присутствия другого человека она пребывала в подвешенном состоянии.

Новая хозяйка магазина задавалась вопросом, как много супруга сэра Веронала знает о прошлых и нынешних делах Сликстоуна.

На следующее утро Орелия попросила Грегориуса Джонса присмотреть за леди Сликстоун. Той могла угрожать опасность. У Джонса загорелись глаза.

Вернувшись домой, Ференсен освободил одну стену, чтобы настроить на нее проекцию гобелена. При виде предельно точного описания последних лет жизни сэра Генри, охоты на чудовище Сликстоуна и сцены убийства у старика на глазах выступили слезы. Что-то в этом изображении настораживало — может, в нем и таилась просьба об искуплении вины, но чувствовалось тут и скрытое неповиновение.

Его внимание переключилось на две повозки — с кучкой оборванцев и с изгнанными вундеркиндами. Он взобрался по приставной лестнице, чтобы достать тоненький томик авторства ученого-эрудита Джона Ди: сборник афоризмов об особых свойствах природы, который Ди посвятил своему другу, фламандскому географу Герарду Меркатору. Ференсен быстро нашел то, что искал, афоризм под номером XXI. Здесь Ди выдвинул предположение о том, что «данные при рождении черты характера развиваются под воздействием совместных сил окружающей человека природы и небес».

Затем он достал собственное издание «Англосаксонских хроник» 1823 года, в переводе преподобного Джеймса Инграма, — это подарочное издание Инграм подготовил специально для таких же антикваров, каким был он сам. Запись за 1017 год гласила: «Странные вести доносятся из деревни Ротервирд. Жрец-друид заявляет, будто на местную ярмарку летнего солнцестояния явилось чудовище с цветком середины лета. Всех спасли Зеленый Человек и Молот».

Облонг говорил о странном цветущем дереве, изображенном на фресках церковной башни. В записи не было никаких явных отсылок к камням или точке перехода. Зеленый Человек считался важной фигурой сельской мифологии Европы, но никакой очевидной связи с Лост Акром тут не прослеживалось. Что же касается Молота… Здесь, как он чуял, скрывалась какая-то более древняя загадка.

Наконец Ференсен вспомнил своего пьянчугу отца и его побои. Припомнил храбрые попытки матери защитить детей и ее раннюю смерть, распростертое на земляном полу лачуги тело. Наконец, но не в последнюю очередь, мысли Ференсена вернулись к невероятным талантам сестры. Морвал улавливала не только внешний вид, но саму душу вещей.

Ференсен вышел на улицу, чтобы посмотреть на звезды, которые начинали тускнеть с приближением восхода.

Он намеренно соблюдал такой режим, который помогал удерживать прошлое на расстоянии: только спорт и вежливость, никаких сердечных разговоров, ничего, что могло бы вызвать у собеседников интерес к его прошлому. Физические упражнения способствовали крепкому сну.

Несмотря на вечерние откровения, его защитный механизм продолжал держать древнюю историю в отдалении. Наяву и во сне он мог закрывать сознание от любых нежелательных образов — здесь колонна пехоты, там — коракл, орошенный кровью каменный алтарь…

Только буквы не выходили из головы. Они были будто выбиты в камне: его буквы, его язык.

Druidus[36].

Exercitus[37].

Ferox.

И да… Грегориус.

Облонг забрался в постель с ощущением собственной правоты, хотя это касалось не столько самого учителя, сколько его предмета. История запустила свои когти в нынешний день, и он не сомневался, что все только начинается.

Несмотря на хорошую погоду, рассвет застал город в удручающем состоянии. За много столетий в Ротервирде не пострадала ни одна башня. Сознание жителей прожигали обугленные балки перекрытий. Сажа, точно проказа, покрывала крыши и стены.

Сноркел проявил себя с лучшей стороны: еще до завтрака монтажники в красных защитных касках и зеленых куртках принялись сновать по стремянкам вверх и вниз, напоминая крылатых жуков. К наступлению дня следы пожара были закрыты брезентом.

Но Сноркел все равно чувствовал, что его и тут обошли. Не посоветовавшись с ним, сэр Веронал предложил финансовую помощь всем пострадавшим домовладельцам; появившаяся в манерах Сликстоуна гордыня только укрепляла Сноркела в опасениях по поводу политических амбиций нового хозяина поместья. Этот человек владел яхтами, домами и самолетами — а теперь он желал добавить в свое портфолио еще и город.

Сноркел больше не верил в анонимность письма, которое заставило его пригласить сэра Веронала в Ротервирд; мэр начал подозревать, что сэр Веронал подстроил все сам, прибегнув к помощи местного шпиона. В конечном итоге, как сам Сноркел прекрасно знал, у каждого есть цена.