Испытав прилив энергии после проведенной на открытом воздухе ночи и неожиданного предложения мисс Тримбл, Облонг вернулся домой, слегка сожалея о том, что отклонил ее предложение. Во время большой утренней перемены он поспешил в справочное бюро Городского совета, которым заведовала дама среднего возраста, явно недолюбливающая чужаков.

— Что? — переспросила она в ответ на безобидный запрос Облонга.

— Мисс Сесилия Шеридан. Ее нет в адресной книге.

— И тому существует очень хорошее объяснение. — Облонг представил, что сейчас вскроется вопиющая несправедливость, которую он немедленно исправит. — Потому что ее не существует.

Смысл ответа до него не дошел.

— Мне всего лишь нужно с ней связаться.

— Вы что, оглохли?

— Она — сестра мисс Валорхенд.

— У мисс Валорхенд нет никаких сестер.

— Но они выглядят совершенно одинаково.

Дама посмотрела на Облонга так, будто он сбрендил.

— Честно говоря, в мире нет никого, кто выглядит так же, как мисс Валорхенд.

— Она заведует Передвижной библиотекой, — сказал он.

— Как интересно: несуществующая женщина заведует незаконной библиотекой.

Облонг сделал глубокий вдох. Эта дама была права. В Ротервирде никогда не позволили бы распространять старинные книги. Он задумался. Сесилия только и сделала, что вытянула из него информацию о старых фресках. Как он мог быть таким наивным! Сначала снежки, потом модное платье — все это время он был подопытным кроликом для девчонки с золотыми болас.

— Извините, что побеспокоил, — разочарованно ответил он. — Должно быть, у меня солнечный удар.

До обеда дама из справочной рассказала обо всем произошедшем своим коллегам, а к пяти часам уже весь город обсуждал помешательство Облонга на какой-то несуществующей женщине. Сноркел встретил новость с радостью и удовлетворением — Облонг стал отличным преемником Фласка.

Проведя единственный послеобеденный урок, Облонг поспешил домой, зашторил окна и упал на кровать. И вот из-за этого он отказал мисс Тримбл. Его унижения усугубляла еще одна деталь — книга, которую обещала ему Сесилия, называлась «Путешествия Легковерного». Он собирался завоевать ее, но это было невозможно, поскольку никакой Сесилии не существовало. Облонг разозлился на Валорхенд, которая с таким безразличием отнеслась к его доброте.

И только потом он с неохотой прислушался к голосу разума: чтобы выставить себя идиотом, нужно и быть таковым.

Ближе к вечеру, когда день начал рассеиваться в сумерках, в дверь постучали, и его ждало еще большее унижение. Он совсем забыл о том, что обещал зайти в магазин «Безделушки и мелочи», чтобы поговорить о ярмарке середины лета. Орелия Рок вошла в таком настроении, что ни о какой пощаде и речи быть не могло.

— В баснях говорится, что у стрекоз короткая память на все, что касается работы. Лето красное пропела, а про зиму — ничего.

— Простите.

Орелия скорее уронила, чем поставила на стол бутылку красного вина.

— Штопор есть?

— Если там откручивающаяся крышка, я открою.

— Так и думала. — Орелия достала собственный штопор и откупорила бутылку. — Думаете, если я попрошу бокалы, это уже будет злоупотребление гостеприимством?

Облонг поплелся на кухню и обратно. Почему люди вечно приходят к нему с выпивкой? Неужели в трезвом состоянии он совершенно неинтересен?

Она наполнила два бокала и провозгласила тост:

— За вашу славу!

Облонг машинально поднял бокал, и только потом до него дошел смысл ее слов.

— Какую еще славу?

— Вы поверили в передвижную библиотекаршу Валорхенд — к такому у нас в Ротервирде еще не привыкли.

— Все дело в том, как она… что она…

— Как она что?

— Ну, как она изображала библиотекаршу.

— Серьезно?

Орелия достала первую попавшуюся книгу с полки Облонга, после чего соблазнительно вытянула губы и, передразнивая интеллигентный выговор, произнесла: — En attendant, Monsieur Oblong…[38]

Облонг передернулся всем телом. И как женщинам удавалось так легко включать сексапильность? Всем своим видом и голосом Орелия излучала великолепие. Слабая реакция на мисс Тримбл заставила его смотреть на вещи более позитивно: он ждал, когда в душе прозвучит романтическая струнка, — поэт он или нет, в конце концов, — но в прошлый раз у него вышли столь пустые слова, что могли бы ее только унизить.

А потом все его печали, ошибки и желания сплавились в необъяснимом взрыве энергии.

— Ох, Орелия!

Он бросился на нее, промахнулся, споткнулся и рухнул за спинку дивана.

— Вы — самый глупый мужчина из всех, которых я встречала в жизни, — захихикала Орелия, поднимая его в свои объятия.

Только монах мог бы описать происходившее в последующий час как «порыв страсти». Были и борьба, и суетливая возня (в основном Облонга), и жаркие объятия (в основном Орелии), и временами хихиканье. Тем не менее после всего они пребывали в наилучшем расположении духа, обнаружив, что источник их страданий таится в неизрасходованной любви.

1572 год

Уинтер восседал во главе стола, положив правую руку на «Книгу римских рецептов». Обычно холодным и рациональным Сликстоуном теперь овладела паника:

— Там на дороге всадники, вооруженные всадники!

— Неужели? — беспечно ответил Уинтер.

— Колдовство карается смертной казнью. Нам нужно бежать.

— Они считают науку колдовством, а колдовство — наукой. Несчастные глупцы!

— Я отправляюсь в «другое место» — больше идти некуда.

Уинтер лишь улыбнулся.

— Они в первую очередь бросятся к плите. Фортемейн им наверняка про нее рассказал. Ты не успеешь.

— Фортемейн — предатель.

— Нет, он просто сентиментальный дурак, а это другое. Он всегда действовал в соответствии со своими идиотскими принципами. Предатели же отрекаются от собственной веры. — Уинтер постучал пальцами по книге. — Я провел последний эксперимент. Я нащупал тень силы, подвластной только богам.

Последний эксперимент: Уинтер рассказал ему о тончайшей из сил, столь же могущественной, сколь и опасной. Сликстоун желал ею овладеть.

— Какой от нее толк, когда ты болтаешься с петлей на шее? Вы говорили, что здесь есть подземные туннели, — почему бы нам не сбежать?

— У меня нет ни малейшего желания скрываться. Я буду в саду. Пойдем со мной.