— Поступать, — уверенно сказал Дэвид.

Совет был правильным, и Лорен это знала. Во всяком случае, понимала умом, а вот сердцем — нет. Как она сможет растить и воспитывать ребенка, не имея образования, не имея перспектив? Она постоянно думала о своей матери, которая днем стригла клиентов, по вечерам пила, а в промежутках искала любовь. Она вздохнула. Реальность, острая как гвозди, пробивала ее оборону. Ей так хотелось учиться в университете. Это был шанс прожить другую жизнь, не такую, какая была у ее матери.

Лорен медленно подняла глаза на Дэвида:

— Адвокат, говоришь, нашел хороших людей, готовых усыновить ребенка?

— Очень хороших.

— А мы можем увидеться с ними? Мы можем сами выбрать семейную пару?

Радость буквально преобразила лицо Дэвида, он снова превратился в того самого мальчишку, в которого она когда-то влюбилась. Он стиснул ее в объятиях так, что она едва не задохнулась, и крепко-крепко поцеловал.

— Лорен, я тебя обожаю, — произнес он, отстраняясь.

Однако Лорен не нашла в себе сил разделить его энтузиазм. Его радость подействовала на нее как холодный душ.

— Ты всегда получаешь желаемое, да? — зло сказала она.

Улыбка Дэвида угасла.

— В каком смысле?

Лорен ответила не сразу. Ребенок и Дэвид — вот что было главным в ее жизни, но иметь одновременно и то и другое она не могла, и от этого душу захлестывала обида и злость. Однако она не собиралась ничего объяснять Дэвиду, поэтому лишь сердито буркнула:

— Ни в каком.

— Черт побери, Лорен! Да что с тобой такое? Я уже не знаю, как с тобой говорить, потому что ты меняешь свое мнение каждую минуту. Что я ни скажу, все плохо!

— Как будто ты когда-нибудь говорил правильные вещи. Ты всегда хотел от меня только одного: чтобы я избавилась от него.

— Значит, я должен был тебе врать? Изображать радость и восторг? Ты думаешь, мне хочется разрушать свое будущее и становиться отцом?

— А мне? Это подло, Дэвид! — Лорен оттолкнула его. Ей показалось, что он сдулся, полегчал прямо у нее на глазах.

— Меня достала вся эта история!

— Вот и хорошо!

Они стояли и зло смотрели друг на друга. Наконец Дэвид протянул к Лорен руки и сказал:

— Прости. Серьезно, я виноват.

— Все это губит нас, — проговорила Лорен.

Дэвид взял ее за руку и повел к дивану. Они сели и замерли, чувствуя себя так, будто их разделяют многие мили.

— Давай перестанем ссориться и все обсудим, — предложил он. — Все.

Энджи захлопнула дверцу машины и направилась к складскому отсеку С-22.

В этом длинном, приземистом здании таких отсеков было много. Да и складских зданий в зоне было немало. На воротах висели таблички «Склад А-1», «Соблюдайте меры безопасности», «Не забывайте запирать помещение».

Энджи помедлила. Ключ холодил ладонь и казался чужеродным предметом. Она едва не повернула назад, едва не убедила себя в том, что у нее не хватит сил пройти через это. Но именно страх, что она так и не распрощалась со своим прошлым, заставил ее двинуться вперед. С трудом переставляя ноги, она в конечном итоге добралась до ворот, вставила ключ в замок и отперла его. Широкая дверь с лязганьем и клацаньем поехала вверх и остановилась под потолком.

Энджи щелкнула выключателем. Лампочка осветила коробки и мебель, накрытую старыми простынями и одеялами.

На этом складе хранились остатки ее распавшегося брака: кровать, которую они с Конланом купили на Пайонир-сквер и на которой спали все эти годы; письменный стол, за которым он работал; огромный диван, купленный специально для того, чтобы на нем могло разместиться все семейство и смотреть телевизор.

Однако Энджи пришла сюда не за этими напоминаниями о том, какой она когда-то была.

Она пришла сюда ради Лорен.

Перебирая коробки, она продвигалась все дальше в глубь помещения и наконец в углу нашла то, что искала. Три коробки с надписью «Детская».

По идее ей следовало бы просто перенести эти коробки в машину, но вместо этого она встала на колени на холодный пол и открыла первую из них. На стопке фланелевых пеленок лежал ночник в виде Винни-Пуха.

Энджи предполагала, какие чувства нахлынут на нее, когда она будет разглядывать все эти предметы, подобранные тщательно, с любовью, но так никогда и не востребованные. Они были кусочками ее сердца, отколовшимися по пути, но не забытыми.

Она достала из коробки белый комбинезончик и поднесла его к лицу. У него не было запаха. Он не пах ни детской присыпкой, ни шампунем «Джонсон и Джонсон». Хотя что в этом удивительного? Ведь его никто не носил. И некому было просыпаться от света из бочонка с медом, который держал в руках Винни-Пух.

Энджи закрыла глаза, вспоминая, как ходила беременная, как потом упаковывала все эти вещи. Перед ее мысленным взором вновь возникла крохотная темноволосая девочка с ярко-голубыми, как у ее папы, глазами.

— Позаботься о нашей Софи, — прошептала она, обращаясь к своему отцу.

Энджи встала. Настала пора извлечь все эти вещи из бездушного мрака склада и использовать их по назначению, для детской. Она перетащила коробки в машину, опустила ворота и заперла склад.

Когда она уже садилась за руль, полил дождь.

Энджи не верилось, что ей может быть так хорошо. Ей стало ясно, что все эти годы скорбь и тоска застилали ей горизонт, не пропуская свет. Она поняла: все эти вещи, детская одежда и игрушки, держали ее в плену, а сейчас она наконец освободилась. Она жалела, что ее не видит Конлан, который в прежние годы часто заставал ее рыдающей над детскими пеленками, или над одеяльцем, или над распашонкой. В этих коробках не было ни единой вещи, не омытой ее слезами.

Энджи нажала на мобильнике одну из кнопок быстрого набора.

— Отдел новостей.

— Привет, Кэти, — произнесла Энджи в трубку. — Это Энджи. Конлан на месте?

— Конечно.

Через мгновение на том конце раздался голос Конлана:

— Привет. Ты в городе?

— Нет. Возвращаюсь в Вест-Энд.

— Ты едешь не в том направлении.

Она рассмеялась:

— Отгадай, что у меня в багажнике.

— Последний писк моды.

Энджи чувствовала себя, как алкоголик, который наконец-то признался себе в том, что у него есть проблемы. Коробки, лежавшие сейчас в багажнике, имели для нее такой же терапевтический эффект, как для запойных пьяниц — собрание «Анонимных алкоголиков».

— Детские вещи.

Наступила пауза, потом она услышала его встревоженный голос:

— В каком смысле?