— Время лечит, да? — задумчиво произнесла Лорен, глядя на огонь.

— Я понимаю, тебе сейчас трудно в это поверить, но это так.

— Может быть. — Она вздохнула. — Все хотят, чтобы я решила отдать ребенка на усыновление.

Первой мыслью Энджи было: «Отдай малыша мне», однако она тут же одернула себя. Она хотела бы высказать свое мнение на этот счет, но у нее внезапно пропал голос. Она вдруг вспомнила, как готовила детскую, как строила планы; вспомнила, какой была в тот период, какие чувства ею владели, и задала Лорен абсолютно логичный вопрос:

— А сама-то ты что хочешь?

— Не знаю. Я не хочу разрушать жизнь Дэвида. И свою. Жизни всех. Но я не могу отдать в чужие руки своего ребенка. — Она повернулась к Энджи: — Что мне делать?

— Ах, Лорен, — произнесла та, крепко прижимая ее к себе. Она решила не заострять внимание на очевидном, на том, что Лорен уже приняла решение, и сказала: — Ну-ка посмотри на меня.

Лорен отстранилась и повернула к ней заплаканное лицо.

— 3-зачем?

— Вот тут перед тобой я. А там, — Энджи впервые решилась прикоснуться к животу Лорен, — сидит маленький человечек, которому очень нужно, чтобы ты была сильной.

— Боюсь, одна я не справлюсь.

— Вот именно эту мысль я и пытаюсь донести до тебя. Что ты не будешь одна, какое бы решение ты ни приняла.

Последние серые дни января слились в один. Небо было затянуто свинцовыми тучами, чуть ли не каждый день лил дождь. Жители Вест-Энда собирались под просторными сводами конгрегационной церкви и под крытыми переходами на Дрифтвуд-Вэй, и главной темой их обсуждений становилась погода. Каждый день начинался для них с надежды увидеть солнце.

Когда закончился январь, люди возложили свои надежды на февраль. И на День святого Валентина в тучах наконец появился просвет. Хотя солнца видно не было, дождь почти прекратился, превратившись в едва заметную морось.

Ресторан Десариа был забит до отказа. К семи вечера все столики в обоих залах были заняты, а на улице стояла очередь. Работы было столько, что все едва успевали крутиться. Лорен, которая после окончания школы работала по полному графику, ухитрялась обслуживать в два раза больше столиков. Мария и Мира утроили количество особых блюд, а Энджи только и успевала, что подливать в бокалы вино, разносить хлеб и помогать официанткам, забирая со столов опустевшие тарелки. Даже Роза превзошла саму себя: она теперь носила по две тарелки за раз вместо одной.

Дверь кухни распахнулась.

— Энджела! — позвала ее Мария. — Сердцевины артишоков и рикотта!

— Сейчас принесу, мама.

Энджела сбегала вниз, в кладовую, и принесла оттуда огромную банку с сердцевинами артишоков и контейнер со свежей рикоттой, затем вернулась к своим обычным обязанностям: сновала между столиками, следила за тем, чтобы все пожелания посетителей выполнялись без задержки, встречала новых гостей и провожала тех, кто уже успел отведать мамины блюда. За последний час она так вымоталась, что едва держалась на ногах, и ей в голову то и дело приходила мысль, что нужно нанять еще одну официантку. А может, и двух.

Энджи бежала к стойке у входа, где лежал журнал записи брони на столики, когда натолкнулась на Ливви. В буквальном смысле.

— Неужто ты решила поужинать? — рассмеявшись, спросила Энджи. — Но почему именно сегодня? Другой день выбрать было нельзя?

— Праздновать День святого Валентина в семейном ресторане? Нет, это не по мне. К тому же Сал сегодня работает допоздна.

— Так зачем ты пришла?

— До меня дошел слух, что вы зашиваетесь.

— У нас все замечательно. Работы много, но мы справляемся. Честное слово! Так что помощь не требуется. Иди домой и…

Неожиданно кто-то подошел к Энджи сзади и схватил ее за плечи. Она не успела опомниться, как оказалась в объятиях Конлана, а в следующее мгновение он приподнял ее и понес к дверям.

Последнее, что успела услышать Энджи, были слова ее сестры:

— Я же говорю, вы зашиваетесь.

Конлан усадил Энджи на пассажирское сиденье и сказал:

— Закрой глаза!

Она без возражений подчинилась.

— Как же мне нравится новая Энджи! Она такая послушная.

— Только до определенного предела, дружище, — весело заявила Энджи.

Ей было хорошо. Несмотря на холодную февральскую погоду, в машине было тепло и уютно. Подставив лицо слабому потоку нагретого воздуха, она наслаждалась ощущением уединенности и отрезанности от всего мира.

— Мы на пляже, — сообщила она, почувствовав запах воды и услышав шум прибоя.

Конлан остановил машину, вышел. Открылась и закрылась крышка багажника. Конлан взял Энджи на руки и понес. По его тяжелому шагу и по затрудненному дыханию Энджи догадалась, что он идет по песку.

— Кое-кому нужно почаще ходить в спортивный зал, — язвительно заявила она.

— Да я только и делаю, что поднимаю тяжести. Вот сейчас, например.

Конлан усадил ее на землю. Энджи услышала, как захлопало развернутое на ветру одеяло, как чертыхнулся Конлан, который попытался расстелить его. Вскоре раздался треск, и она поняла, что он развел костер. В воздухе поплыл запах дыма, смешиваясь с запахом моря, и Энджи вдруг вспомнила, как в старших классах они устраивали вечеринки на пляже, рассаживаясь вокруг костра на плавнике, который их всех удивлял — он в любую погоду оставался сухим. Она с наслаждением втянула в себя ароматы своей юности.

— Открывай глаза.

Открыв глаза, Энджи увидела Конлана прямо перед собой.

— С Днем святого Валентина, Энджи.

Она потянулась к нему, и они стали целоваться, как изголодавшиеся друг по другу подростки, а потом повалились на одеяло. Лежа под звездами, такими яркими, что на них было больно смотреть, и под луной, которая заливала серебром пенистую линию прибоя, они слушали, как потрескивает дерево, целовались, разговаривали и снова целовались. Для более интимных ласк было слишком холодно, поэтому они лишь предвкушали, как овладеют друг другом, но и это занятие доставляло им массу удовольствия.

Поплотнее прижавшись к Конлану, Энджи поцеловала его в подбородок, потом в щеку, потом в уголок рта.

— Что дальше? — задал он тот самый вопрос, который теперь возникал довольно часто. Конлан произнес его очень тихо, и, если бы Энджи не прильнула к нему, она бы не расслышала его в шелесте волн.

— Кон, нам не надо ничего решать. На сейчас и этого достаточно.

С Рождества они стали довольно часто видеться и подолгу говорили по телефону. Энджи ценила то, что им удалось вернуть, и не настаивала на большем, опасаясь подставить под удар их еще неокрепшие отношения.

— Прежней Энджи очень нравилось ставить цель и идти к ней. Она не умела ждать. Поговорка «поживем — увидим» была не для нее.