годы в советской науке уровень укладно-формационного развития Востока с древности до XVI–XVII вв. в целом приравнивался к западноевропейскому (а по некоторым показателям – развитие торгово-ростовщического капитала, товарно-денежных отношений – иногда расценивался и как «более высокий уровень феодального развития»), то начиная с 1950-х гг. наметилась тенденция к занижению уровня развития «восточного феодализма» (ВФ), а сам этот термин стал обрастать спасительными определениями «полу-» и «патриархально-». Аномалии, приведшие к тому, что капитализм так и не возник на Востоке, объяснялись частными факторами (особая роль религии, специфика восточного города, завоевания кочевников и т. д.)[161]; объяснявшим почему-то не приходило в голову: если во всех странах Азии (при спорном японском случае) капитализм не возник, то, значит, за этим – общая системная закономерность.

К середине 1960-х гг. в условиях общего оживления общественной и интеллектуальной жизни (в рамках «шестидесятнического» «бунта на коленях») все большее осознание несостоятельности рабовладельческо-феодальной интерпретации социально-экономической истории Востока привело к возобновлению дискуссий о социально-экономическом строе доколониального Востока[162]. Началась новая – вторая – фаза в развитии советской востоковедноисторической мысли (и парадигмы ВФ).

Ее особенностью было, во-первых, противоречие между эмпирической фиксацией качественного укладно-формационного отличия Востока от Запада и отсутствием теоретической концептуализации этой фиксации, во-вторых. Правда, и некогда запретная концепция АСП «в исполнении» большинства ее сторонников оказалась довольно незатейливой и уязвимой. Поэтому, не имея подавляющего превосходства – conditio sine qua non для победы любой концепции[163], – АСП не только не смог захватить и удержать «оставленные» ВФ позиции, но и сам был потеснен и по причине своего несовершенства и стал легкой мишенью для довольно слабых книг, написанных с официальных догматических позиций[164].

Однако и ВФ уже не смог полностью оправиться от понесенного в дискуссиях урона – прополотый сорняк прежней силы не берет. Дело не только в том, что рядом с уже не господствовавшей безраздельно концепцией ВФ появились возведенные в ранг концепций эмпирические конструкции «раннеклассовое общество»[165] и «древнее общество»[166], ведущие к принципиальной детеоретизации исторического исследования азиатских обществ, но и стадиальная оценка ВФ была еще более понижена: ВФ, во-первых, как ранний феодализм, во-вторых, как циклический феодализм в концепции В.И. Павлова.

Концепция В.И. Павлова знаменует конец второй фазы в осмыслении советской востоковедноисторической наукой развития доколониальных обществ Азии и Африки. Её итогом стало низведение ВФ до самой неразвитой стадии и устранение феодальной субстанции до такой степени, что сквозь нее уже отчётливо проглядывал АСП, характерная черта которого – попятно-циклическое развитие, что имплицитно означало капитуляцию концепции ВФ[167]. Однако этой интерпретации изначально был отпущен короткий век: определение «ранний» в качестве мостика между циклизмом и феодализмом оказалось слишком слабым. Проверка концепции на прочность должна была логически привести либо к признанию восточного общества (с его попятностью) структурой АСП, либо к сохранению феодализма при обязательном отбрасывании понятия «ранний». Именно последнее и выбрал В.И. Павлов уже на следующий год после выхода книги[168], сменив определение «ранний» на «развитой», «зрелый».

Концепция ВФ вступила в третью фазу своего развития: стадиальная оценка феодализма на Востоке опять начала повышаться (типичный пример – работы Н.А. Иванова[169] и И.М. Смилянской[170], согласно которым ВФ – развитой, но не достигший позднефеодальной стадии, т. е. той, вслед за которой «приходит» капитализм). Однако такая оценка порождала свои вопросы – в частности, о причинах отсутствия «элементов капитализма» при высоком уровне развития мануфактуры, торгово-ростовщического капитала и т. д.[171]. Уйти от этих проблем – в рамках парадигмы ВФ – можно было, только ещё более повысив уровень развития феодализма на Востоке. Этот шаг сделан в работе «Эволюция восточных обществ»[172], по сути определившие азиатские общества XV–XVI вв. как позднефеодальные и настолько «переразвитые» в феодальном отношении, что они не нуждались в своём функционировании в превращении в капиталистические[173]. Подобная трактовка по сути вернула оценку уровня развития доколониального афро-азиатского мира в 1930-е – 1940-е гг. Круг замкнулся, и это – логичный результат, ибо, для того чтобы существовать, концепция ВФ должна под бременем вопросов, на которые она в принципе не способна ответить, постоянно (и довольно беспринципно) менять стадиальную оценку феодализма («поздний» – «развитой» – «ранний» – «развитой» – «поздний»), обрастая при этом допущениями ad hoc, подобно геоцентрической системе Птолемея накануне ее крушения.

После того как восточнофеодальный формационный круг замкнулся, были сделаны две попытки разорвать его – «консервативная» (Л.Б. Алаев[174]) и «радикальная» (В.П. Илюшечкин[175]). Обе они по сути представляют доведение до логического завершения концепции «мирового феодализма» Ю.М. Кобищанова[176].

При подходе Л.Б. Алаева феодализм на Востоке сохранялся, но путем изменения оценки восточного варианта в рамках «мирового феодального развития»: ВФ становится нормой, а западный феодализм благодаря античному наследию – отклонением. Несостоятельность подобной точки зрения (ранее ее высказывали индийские[177] и китайские[178] ученые) заключается в ее противоречии как историческим фактам, так и теоретическим положениям[179] и фундаментальным регулятивам конструирования научных теорий[180].

В.П. Илюшечкин в решении вопросов формационной принадлежности пошел радикальным путем: он вообще взорвал «восточнофеодальный» круг, доводя до предела (и самоуничтожения) логику «феодалистов». Степень широты и нестрогости, которая характеризует определение и употребление понятия «феодализм» советскими востоковедами (и вообще историками), столь велика, что под него могут быть подведены почти все докапиталистические и даже поздневарварские общества, что делает излишним понятие «феодализм» в принципе. В.П. Илюшечкин очень последовательно заменил ВФ единым и универсальным докапиталистическим рентным способом производства. И хотя концепция Илюшечкина представляется мне методологически ошибочной[181], самое главное (и в этом ее значение) – с запозданием на четверть века она уничтожила научный миф под названием ВФ[182]. После этого любые «феодальные писания» – по поводу Востока – нечто вроде «посмертных записок феодального клуба».

Я охарактеризовал концепцию В.П. Илюшечкина как радикальную попытку выхода из заколдованного круга ВФ, однако жизнь оказалась еще более «радикальной». Социальная и идеологическая ситуация в обществе позволила значительной части историков, в том числе востоковедов, вообще отказаться от теории формаций и заменить ее. Но чем? Замена нашлась в теории (или тематике) цивилизаций. Первый шаг в этом направлении был сделан еще авторами книги «Эволюция восточных обществ: синтез традиционного и современного» в 1984 г., но шаг этот был очень робким. После 1991 г., когда Начальство разрешило и одобрило, теория формаций пошла вразнос. Многие её неистовые ревнители стали не менее неистовыми ниспровергателями и сторонниками цивилизационного подхода (перефразируя Аввакума: «Ишо вчера был блядин сын, а топерво батюшко»).

Замена получилась неадекватной и часто выглядит просто убого. Во-первых, если говорить о марксистах, то они