— Что случилось? — спросил он. — От кого вы прячетесь, леди?

Пока он говорил, Джинджер заметила полицейского, который стоял посреди перекрестка в полуквартале от нее, регулируя движение из-за неработающего светофора. Она побежала к нему.

Парень из «Мэйфлауэр» окликнул ее.

Джинджер удивилась, что может бежать, так как чувствовала себя существом, созданным лишь из боли и холода. Но она бежала, словно во сне, не прилагая особых усилий, бежала под завывающий ветер. Водостоки были переполнены ледяной шугой, но сама улица оставалась относительно сухой — ее посыпали известковым порошком с добавкой, разрушающей лед. Увернувшись от двух-трех машин, она даже нашла в себе силы крикнуть копу, приближаясь к нему:

— Человека убили! Убийство! Вы должны пойти со мной! Убийство!

А когда он начал двигаться к ней с озабоченным выражением на широком ирландском лице, она увидела яркие медные пуговицы на его тяжелой зимней форменной куртке, и все снова было потеряно. Не точно такие, как пуговицы на кожаном пальто убийцы, — не лев с поднятой лапой, а другое стоящее существо. Одного этого оказалось достаточно, чтобы Джинджер вспомнила о пуговицах, которые видела тогда, во время таинственного происшествия в мотеле «Транквилити». Запретное воспоминание стало подниматься на поверхность и привело в действие блок Азраила.

Она потеряла контроль над собой и сбежала в свою персональную тьму. Последнее, что она слышала, был ее собственный душераздирающий крик отчаяния.

Холоднее не бывает.

В то утро, если не для всех, то уж точно для Джинджер Вайс, Бостон был самым холодным местом на земле. Промозглый, арктический, пронзительный, пробирающий до костей январский день леденил не только душу, но и тело. Когда фуга отступила, она обнаружила, что сидит на льду. Руки и ноги онемели, потеряли способность двигаться. Губы покрылись коркой и растрескались.

На сей раз она нашла убежище в узком пространстве между аккуратно подстриженными кустами и кирпичным зданием, в темном углу, где наклонная стена башни с остекленными выступами переходила в основной фасад с его ровными линиями. Бывший отель «Агассиз». Где была квартира Пабло. Где его убили. Она описала почти полный круг.

Чьи-то шаги. Между ветками кустарника, покрытыми белым пушком и корочкой льда, она увидела человека, который перебирался через низкую кованую ограду, отделявшую газон от тротуара. Даже не человека, а одни только ноги в ботинках, синие брюки и полы длинной, тяжелой куртки цвета морской волны. Но когда он пересек узкую полосу газона в направлении кустов, Джинджер поняла, что это коп-регулировщик, от которого она убежала.

Боясь, что при виде медных пуговиц настанет очередной приступ, она закрыла глаза.

Видимо, побочным эффектом промывки мозгов, которой она подверглась, стал непоправимый психологический ущерб — неизбежное следствие огромного постоянного стресса, который возникает при искусственном подавлении воспоминаний, мощно дающих знать о себе. Предположим, она найдет другого гипнотизера и он проделает с ней то же, что и Пабло, но вдруг способов разрушить блок или снять напряжение не существует? Тогда она обречена: ее состояние будет только ухудшаться. В одно утро случились три фуги, что помешает случиться еще трем в следующий час?

Ботинки полицейского шумно крошили ледяную корку со снегом. Он остановился перед Джинджер и, судя по звуку, стал с силой раздвигать низкие кусты, чтобы увидеть ее:

— Мисс? Что случилось? Вы что-то кричали про убийство? Мисс?

Может быть, она впадет в фугу и не выйдет из нее.

— Ну-ну, почему вы плачете? — сочувственно спросил коп. — Дорогая, я не смогу вам помочь, пока вы не скажете мне, что случилось.

Она не была бы дочерью Джейкоба Вайса, если бы не ответила с теплотой и приветливостью, усмотрев малейший намек на доброту в другом человеке, и искренняя озабоченность полицейского сделала наконец свое дело. Она открыла глаза и поглядела на верхнюю пуговицу его куртки. Страшная тьма не накрыла ее. Но это ни о чем не говорило, ведь ни офтальмоскоп, ни черные перчатки, ни другие предметы-триггеры не влияли на нее впоследствии, когда она заставляла себя снова смотреть на них.

Треск льда — коп протиснулся через кустарник.

— Они убили Пабло. Убили его, — сказала она.

И когда она произнесла эти слова, отчаяние, которое она испытывала, думая о своем состоянии, отодвинулось на задний план, вытесненное чувством вины. Отныне 6 января всегда будет темным днем в ее жизни. Пабло умер. Потому что пытался ей помочь.

Такой вот день, очень холодный.

Утром в понедельник, 6 января, Доминик Корвейсис объехал во взятом напрокат «шевроле» квартал в Портленде, где прожил немало лет, пытаясь вспомнить то настроение, с которым покидал Орегон и направлялся в Маунтин-Вью, штат Юта, более восемнадцати месяцев назад. Ближе к рассвету дождь, один из самых сильных, которые он наблюдал в своей жизни, прекратился. Небо, все еще затянутое тучами от горизонта до горизонта, приобрело какой-то особенно пыльный, сухой оттенок серого, напоминая выжженное поле, словно за тучами случился пожар и выгнал из них всю влагу. Доминик проехал по университетскому кампусу, часто останавливаясь, чтобы знакомая обстановка разбудила в нем чувства и настроения прошлого, затем припарковался по другую сторону улицы от дома, в котором жил, и, глядя в окна, попытался вспомнить себя тогдашнего.

Он удивился тому, как трудно вызвать в памяти ту робость, сквозь завесу которой раньше смотрел на мир Доминик Корвейсис. Он мог представить себе, каким был тогда, но эти воспоминания не были ни интимными, ни трогательными. Он мог видеть прошлое, но не мог чувствовать его, значит возврата к прежнему старине Доминику не было, независимо от того, насколько он страшился такого поворота судьбы.

Теперь он не сомневался: позапрошлым летом на дороге произошло нечто ужасное, с ним совершили нечто чудовищное. Эта уверенность порождала, с одной стороны, тайну, а с другой — противоречие. Тайна состояла в том, что это событие вызвало в нем явно позитивные перемены. Как опыт, связанный с болью и страхом, мог привести к благотворным изменениям в его мировоззрении? Противоречие состояло в том, что наряду с позитивными переменами в его личности это событие наполнило его сны ужасом. Как могло это испытание быть одновременно ужасающим и позитивным, одновременно ужасным и вдохновляющим?

Ответ, если только он вообще существовал, следовало искать не в Портленде, а на дороге. Доминик завел двигатель, включил передачу, отъехал от старого дома, в котором прожил долгие годы, и отправился навстречу неприятностям.

Кратчайший путь из Портленда в Маунтин-Вью был по восьмидесятой федеральной на север, но Доминик, как и полтора года назад, выбрал обходной маршрут, направившись сначала на юг по пятой федеральной. В то особенное лето он запланировал остановку на несколько дней в Рино — хотел собрать материал для серии коротких рассказов про азартные игры.