Теперь он поехал знакомым хайвеем, не разгоняясь быстрее пятидесяти миль в час, а на крутых склонах даже снижая скорость до сорока, — в тот последний день июня он тащил взятый напрокат прицеп, а потому не мог развивать высокую скорость. Как и в тот раз, на ланч он остановился в Юджине.

В надежде увидеть то, что разбудит в нем воспоминания и даст ниточку, ведущую к таинственным событиям прошлого путешествия, Доминик разглядывал небольшие города на своем пути, но не видел ничего, что вызывало бы беспокойство. До самого Грантс-Пасса, куда он прибыл точно по расписанию еще до шести вечера, ничего дурного с ним не случилось.

Он остановился в том же мотеле, что и полтора года назад. Вспомнил, в каком номере его поселили — рядом с автоматами по продаже лимонада, которые в тот раз чуть ли не полночи издавали раздражающий шум. Номер оказался свободен, и Доминик занял его, туманно намекнув служащему, что с этой комнатой у него связаны сентиментальные воспоминания.

Он поел в том же ресторане, на другой стороне улицы.

Доминик искал сатори — в дзенской философии этим словом обозначается неожиданное просветление, глубинное откровение. Но просветление ускользало от него.

Весь день на дороге Доминик поглядывал в зеркало заднего вида, не обнаружится ли хвост. Во время обеда он исподтишка посматривал на других клиентов. Но если кто и наблюдал за ним, то делал это мастерски, превратившись в невидимку.

В девять часов он, решив не звонить из своей комнаты, направился к автомату на ближайшей заправке, вставил в щель таксофона банковскую карточку и набрал номер другого телефона-автомата — в Лагуна-Бич. Они договорились с Паркером Фейном, что тот будет ждать звонка и сообщит, что́ вытащил в этот день из почтового ящика Доминика. Вероятность того, что один из телефонов прослушивают, была слишком мала, но после получения тех двух ошеломительных фотографий Доминик решил (и Паркер с ним согласился), что в данном случае осторожность и паранойя — синонимы.

— Счета, — сказал Паркер, — реклама. Больше никаких непонятных посланий, никаких фотографий. Как дела на твоем конце?

— Пока ничего, — ответил Доминик, устало прислонясь к стенке будки из плексигласа и алюминия. — Спал неважно.

— Но не гулял?

— Даже ни одного узла не развязал. Но кошмар ночью случился. Снова луна. За тобой до телефона никто не ехал?

— Нет, если только он не был худым, как десятицентовик, и к тому же мастером маскировки, — ответил Паркер. — Значит, можешь звонить мне сюда же завтра вечером, не беспокоясь о том, что нас прослушивают.

— Если кто-то слышит нас, он решит, что мы тронутые, — сказал Доминик.

— Я даже кайф ловлю, — отозвался Паркер. — Копы и ограбления, прячься и ищи, шпионаж — в детстве я неплохо играл в такие штуки. Держись, мой друг. А если понадобится помощь, я мигом окажусь рядом.

— Я знаю, — сказал Доминик.

Он возвращался в отель, обдуваемый холодным влажным ветром. Как и в Портленде, он просыпался ночью трижды, каждый раз — от кошмара, который не оставался в памяти, каждый раз — с криками про луну.

Во вторник, 7 января, Доминик встал рано и направился в Сакраменто, где свернул на восьмидесятую федеральную и двинулся на восток, к Рино. В течение почти всего пути шел холодный серебристый дождь, а когда он добрался до подножия Сьерра-Невады, пошел снег. Он остановился на заправке «Арко», купил цепи для колес, надел их и только после этого поехал в горы. Позапрошлым летом на дорогу от Грантс-Пасса до Рино ушло десять с лишним часов, на этот раз — больше. Когда он наконец зарегистрировался в отеле «Харрас», где останавливался тогда, позвонил Паркеру с таксофона и перекусил в кофейне, на него навалилась страшная усталость, сил хватило лишь на то, чтобы взять экземпляр местной газеты и вернуться в свой номер. В половине девятого вечера, сидя на кровати в трусах и футболке, он узнал историю Зебедии Ломака.

История, которая на две недели стала местной сенсацией, на этом не кончалась. Доминик читал заметку с растущим интересом и беспокойством. Скорее всего, лунная мания Зебедии Ломака не имела ничего общего с проблемами Доминика. Совпадение. И все же… он почувствовал, как в нем зашевелился все тот же страх — дурные предчувствия, ужас и трепет, — страх, наполнявший его, когда он просыпался от навязчивых кошмаров или когда бродил во сне и пытался забить гвоздями окно.

Доминик несколько раз перечитал статью и в четверть десятого, несмотря на усталость, решил, что должен своими глазами увидеть дом Ломака. Он оделся, сел в машину и поехал в направлении Уэсс-Вэлли-роуд, следуя указаниям работника отельной парковки. Рино располагался ниже границы снегов, поэтому ночь стояла сухая, а дорога была чистой. Доминик остановился у круглосуточного магазина «Сэв он», чтобы купить фонарик. К дому 1420 по Уэсс-Вэлли-роуд он приехал в начале одиннадцатого и припарковал машину на противоположной стороне улицы.

Скромный дом — бунгало с двумя большими крыльцами на участке в пол-акра — точно отвечал газетному описанию. После недавних бурь снег пятнами лежал на крыше, укрывал газон, пригибал книзу ветки больших сосен. Свет в доме не горел.

В газетной статье говорилось, что Элеонор Волси, сестра Зебедии Ломака, прилетела из Флориды 28 декабря — через три дня после смерти брата. Она занималась организацией похорон, которые состоялись 30-го числа, и осталась в городе, чтобы уладить дела с наследством. Но поселилась в отеле, а не в доме брата — слишком уж непрезентабельно тот выглядел.