Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сделав глоток шампанского, лейтенант заявил, что начинается самое сложное, призвал всех к тишине и попросил быть как можно внимательнее. Начальник финансовой службы поставил в угол виолончель, а командир поднял бокал и выпил за здоровье Вихтеля. Тогда тот вновь засунул волос в нос, вытащил его обратно, проглотил и, сделав вид, что его душит рвота, начал дергать животом и грудью, нажал на желудок и – о чудо! – спустив брюки, вытащил сзади волос целым и невредимым, слизнул его и запил шампанским.
– Браво! Браво! – раздались крики.
Вот на что, оказывается, был способен выходец из Швабии и в прошлом директор фабрики по производству рубашек.
Все веселились от души, и только начальник штаба оберлейтенант Райх несколько нервно прислушивался к каждому шороху в соседнем помещении, где стоял телефон.
В зал вошел старший ветеринар полка рыжий Хюллер, родом из Вены, которого я знавал раньше. Отец его был министром. Хюллер отличался стройной фигурой и великолепно сидел в седле, в чем мы могли неоднократно убедиться. У него была очаровательная, подкупающая всех улыбка. Он отлично разбирался в лошадях, пропах ими, знал фуражиров, кузнецов, а также всех лошадей полка по именам и числился у подполковника де ла Валле в любимчиках. В то же время ни для кого не являлось секретом, что Хюллер был убежденным эсэсовцем и даже имел там звание рядового.
– Жаль мне вас, Хюллер, – сказал де ла Валле. – Такой человек, как вы, и в СС. Что скажет ваш уважаемый папа по этому поводу?
– А что он может сказать? – с ухмылкой отвечал Хюллер. – В каждой семье всякое может быть. Когда папаша был министром, я тайком служил в легионе[154].
– Я мог бы заменить вам отца!
– Тогда господину подполковнику надо стать министром.
– Встаньте, Хюллер! Выпейте штрафной бокал шампанского!
Хюллер встал по стойке «смирно» и заявил:
– Простите, господин подполковник, но Хюллер больше не пьет!
– Я приказываю!
– Господин подполковник сам приказал мне не брать в рот спиртного!
– Вот негодник, – засмеялся де ла Валле, – бьет меня моим же оружием! Хотите знать, как было дело?
Последняя фраза предназначалось нам, новеньким. Конечно, мы с нетерпением хотели послушать эту историю.
– Мы с Хюллером знакомы не один год, – начал свой рассказ подполковник. – И служили вместе в одном батальоне. Ну, об этом он и сам расскажет, если захочет. Так вот, когда наше подразделение между Польской и Французской кампаниями было направлено в Рейнскую область, этот негодник, тогда он еще был младшим ветеринаром, напился вместе с кузнецами до чертиков. Пьяными они поскакали галопом по проезжей дороге и стали перескакивать через крестьянские повозки. Хюллер, естественно, свалился с лошади и пробил себе голову. Я должен был наказать его за такой проступок…
Тут де ла Валле бросил взгляд на Хюллера и, заметив его ухмылку, рявкнул:
– Ты чего лыбишься, недоделанный?
Подполковник отдышался и продолжил:
– Но тут ко мне пришел старший ветеринар и замолвил за него словечко. Он упросил меня не докладывать о происшедшем в полк, мотивируя свою просьбу тем, что это может помешать моему продвижению по службе. «Хорошо, – сказал я тогда. – Но вы дайте мне слово, что позаботитесь о том, чтобы этот парень больше не пил». «Даю слово, господин майор», – ответил тот. В то время я еще был майором. Однако этот Хюллер настоящий счастливчик! Через пару дней к нам приехал командир полка и почему-то поинтересовался, где Хюллер. Мне пришлось, согласно данному обещанию, солгать и сказать, что тот заболел и лежит в санчасти. «Бедняга! – сказал полковник. – Я навещу его». Мы пошли с ним в санчасть, и там Хюллер так разжалобил полковника, что тот дал ему четыре недели отпуска по состоянию здоровья при условии, что он может воспользоваться им, когда снова сядет на лошадь. Вот так было дело. Этот Хюллер настоящий везунчик! Хюллер! Вы выпили шампанского?
Ветеринар сделал глоток, а де ла Валле повернулся к нам и заявил:
– Какая жалость, что такой человек является эсэсовцем!
Потом до него дошло, что он сморозил что-то не то. Подполковник вновь посмотрел на Хюллера и поправился:
– Пардон! Я хотел сказать, что меня удивляет, как подобные нарушители могут быть отобраны в СС.
Де ла Валле был родом из Восточной Пруссии, имел протестантское воспитание и являлся единственным профессиональным офицером в нашем собрании. После Первой мировой войны, будучи обер-лейтенантом, он попал под сокращение, но в 1936 году вновь поступил на действительную военную службу. В мирное время его гарнизон располагался в Марбурге. Де ла Валле считал себя настоящим пруссаком и не скрывал своей антипатии к партии. Он был великолепным собеседником и отличным наездником, выигрывая самые невероятные состязания. Подполковник не одобрял любовные похождения и пьянство как со стороны своего начальства, так и подчиненных. Но поскольку ничего не мог с этим поделать, то просто закрывал на все глаза. По крайней мере, так мне показалось. Его мысли и поступки отличались благородством, и хотя с офицерами своего штаба он вел себя по-дружески, но панибратства не допускал.
Веселье в казино достигло своего апогея. Внезапно подполковник встал и направился к выходу. Мы вскочили было с мест, но он уже в дверях обернулся вполоборота и, небрежно махнув рукой, пожелал нам доброго вечера и вызвал свою машину.
После ухода командира мы получили возможность познакомиться поближе с командиром штабной роты гауптманом Вильдпредом, старейшим пока офицером. Это был длинноногий человек с морщинистым красным и властным, как у генерала, лицом, на котором поблескивали толстые очки. Над очками словно заросли кустарника густились брови. Серо-голубые глаза гауптмана хорошо сочетались с каштановыми волосами. В облике его было что-то величественное и одновременно отталкивающее. Из всех напитков Вильдпред пил только коньяк.
Он смотрел на новеньких как на товар, и у меня сложилось впечатление, что он намеревается нас ощупать. В казино признавали его старшинство и относились к нему с подчеркнутым уважением. Леманн, отвечавший за кухню и напитки, лично принес ему сигары. Мы сидели на своих стульях как безмолвные куклы.
Вильдпред поинтересовался, откуда мы родом и благосклонно кивнул Гиллесу, поскольку сам был из Вены. Гауптман вспомнил отца Фриша, офицера военно-морского флота, принимавшего участие в битве возле Лиссы[155], и глубокомысленно заявил:
– Да,