Она выглядела так, будто проглотила горькую дыню.

Кинн закрыл лицо крыльями.

– Лучше бы я остался снаружи. Я могу выйти?

Это было больно… С каждой секундой становилось больнее. Но я привык заглушать боль.

– Ты поступила правильно, – сказал я. – Он способный командир и приведет с собой большой флот и армию. Вместе с войском из Растергана и армией императора у нас будет около восьмидесяти тысяч воинов. У Михея – меньше половины от этого числа. Мы победим.

– Императора?

Она поморщилась и бросила на меня сердитый взгляд.

– Я тоже заключил союз по необходимости. Император Иосиас согласился осадить город вместе с нами.

– С какой стати?

– Одна из наложниц шаха выжила и сбежала к нам. Она привезла с собой подарок – дочь императора.

– Наложница? Как ее зовут?

– Хумайра.

Сади охнула. Ее глаза наполнились слезами.

– Мама!

Она вздохнула с облегчением.

Я надеялся на это, но не смел предполагать. Не хотел давать ложную надежду.

– Это что, сон? – Сади ущипнула себя за щеку. – Это правда? Она правда жива?

Мне хотелось ее обнять, но я не мог прикоснуться к суженой другого мужчины.

– Твоя мать жива и здорова, – сказал я. – И благодаря ей у нас есть преимущество. Как только прибудет Рыжебородый, мы возьмем Костани, убьем Михея и выиграем войну.

Сади кивнула. Наше воссоединение имело сладко-горький привкус. Я приглушил его мыслями о возмездии. И все же… меня переполняло чувство, что желаемое было так близко и в то же время бесконечно далеко.

Сади прервала мои мысли, коснувшись моего плеча.

– Я пошлю Ямина на этом корабле, сообщить Рыжебородому о том, что ты только что сказал. А мы с тобой утром отправимся в ваш лагерь.

– Нет, сейчас. Думаю, ты уже слишком давно ждешь встречи с матерью.

– Сейчас закат, мы не успеем до темноты.

Я посмотрел на птаха и ухмыльнулся.

– Еще как успеем.

Закат залил небо красным. Алый горизонт словно предсказывал будущую кровь. Я помог Сади перебраться в лодку. Моряки Рыжебородого, чувствуя себя свободно в бесформенных нарядах, опустили лодку на шкивах и отвязали канат.

Кинн скользнул на корму.

– А знаешь, – сказал он, – она ведь все равно может быть с тобой. Не обязательно на ней жениться. Или я могу столкнуть этого Рыжебородого в колодец.

– И думать не смей. А теперь давай маши своими крыльями, отвези нас домой.

Сади посмотрела на меня, подняв бровь. С ее точки зрения, я разговаривал с ветром. Когда лодка помчалась по воде, Сади охнула.

– Так вот в чем твоя сила! – Она вцепилась в борт лодки. – Что еще ты умеешь?

– Посылать сообщения во сне… Наверное.

На гребне волны лодка поднялась в воздух, а потом с брызгами плюхнулась в воду. Сади снова охнула.

– Я еще не привыкла к лодкам. – Она схватилась за банку, словно боялась взлететь. – А еще меньше привыкла к лодкам, которые несет на крыльях джинн.

Мне так хотелось ее обнять, помочь удержать равновесие. Быть может, Кинн и прав насчет моих чувств. Но я сокрушил эти мысли железным кулаком реальности.

Нас окружало бескрайнее море. Мы могли выбрать любое направление, поплыть куда угодно. Но поспешили навстречу войне.

– Я тоже. – Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать плеск. – А теперь не уверен, сумею ли обойтись без него.

– А знаешь, мне всегда хотелось посмотреть южные острова. Говорят, Эджаз похож на изумруд, плывущий в бирюзовом море.

– Почему бы нам не отправиться туда? – пошутил я. Одна моя половина хотела этого, но другая жаждала увидеть вскрытое горло Михея. – Птах, далеко до Эджаза?

– Меня зовут Кинн. И я не отвезу вас в Эджаз, ни за что: не хочу по пути растерять все перья.

– Слишком далеко, – сказал я Сади. – Хочешь попасть куда-нибудь поближе?

Сади подняла взгляд вверх, словно заглядывая в собственную голову.

– Хм… Джезия не так далеко. У них божественные сыры. А как насчет Рупата? Я наслышана об их блинчиках с улитками.

– Блинчики с улитками? – Я почти ощутил их вкус. – Звучит не очень-то аппетитно. Но однажды я съел свои сапоги, так что…

Сади засмеялась.

– И каковы они были на вкус?

– Я носил их многие месяцы. Все равно что съесть собственную кожу.

Она снова засмеялась. И я вместе с ней. Нет ничего приятнее, чем вызвать у нее улыбку. Как же я обожал ее сколотый зуб. По телу разлилось тепло.

– У меня есть для вас сюрприз, – сказал Кинн. – Хватайтесь крепче… друг за друга, хе-хе-хе.

Кинн нырнул и проплыл под лодкой. С вновь обретенной силой он поднял лодку над водой. Сади вцепилась в меня и закричала. Лодка поднялась выше человеческого роста. Я тоже закричал.

– Кинн! – гаркнул я. – У нас нет времени для…

– Ты знаешь, что делать! – ответил он. – Давай!

За секунду порыв ветра поднял нас выше дома. Пятьдесят футов, сто, двести, пятьсот. Меня замутило и едва не вывернуло. Небо темнело, а мы поднимались все выше.

Ледяной ветер пробирал до костей. Мы с Сади прижались друг к другу, чтобы не замерзнуть, и возмущенно заныли. А потом оказались на небесах.

Внизу простирался бескрайний океан. Он мерцал оранжевым в лучах заходящего солнца. Наверху клочья облаков летели так близко, что можно было достать рукой, а на темной тверди сверкала россыпь звезд.

– Это все по-настоящему? – прошептала Сади.

– Х-холодно, – сказал я, не в силах поверить в происходящее.

Когда солнце скрылось за морем, яростно запылали звезды. Мы сидели в лодке, вцепившись друг в друга, и смотрели на немыслимое. В детстве я думал, что однажды заберусь на пики гор Нокпла и увижу землю с высоты птичьего полета. Воплотилась еще одна детская мечта, и даже больше.

Сади хихикнула.

– Этого не может быть на самом деле.

Она ущипнула меня за щеку, лежащую на ее плече.

– Ой! Зачем ты это сделала?

– Чтобы разбудить.

– Ты должна щипать себя, а не меня!

– Я уже пыталась. А вдруг мы в твоем сне? Тогда будить нужно тебя.

– Бессмыслица какая-то.

С минуту мы молча смотрели на небо. Каждая звезда напоминала сверкающий бриллиант. А что за ними? А еще дальше? Мы забрались так высоко, и все же можно было подняться выше. Сидя здесь и обнимая Сади, одновременно замерзшую и теплую, я подумал, что это, возможно, лучший момент в моей жизни.

Сади обняла меня крепче и нежно сказала:

– Знаешь… Пока мы были в разлуке, я много думала о твоих словах. Я проклинала судьбу – свое рождение и все, что с ним связано. Похоже, Селуку суждено править или умереть, убивать или быть убитым.