Как-то в селе справляли свадьбу. Боря и Вена побежали смотреть на новобрачных. В избу детей не пустили, и они прильнули к окнам. Увидев заставленные едой столы, Боря, как старший брат, успокоил младшего Венедикта: «Не переживай, Венка, мы тоже будем жениться!» Вот такую незамысловатую и трогательную историю сохранила в своей памяти Нина Васильевна о военном детстве своих младших братьев.

Веночке, как самому маленькому, досталось больше всех. Взрослым было нестерпимо больно смотреть на его вытянувшуюся в вышину отощавшую фигурку и на бледное, обострившееся от голода лицо с запавшими глазами. Однако он держался как взрослый. Не канючил, не капризничал. Он рос, как вспоминала его сестра Тамара, «немного замкнутым, тихим».

В ноябре 1943 года наконец-то приехал отец. Причём совершенно неожиданно. Понимал, что ещё одну зиму его семья не переживёт. Пропуск на проезд до станции Хибины, места его службы, он выхлопотал на жену и почти на всех своих чад, кроме младшего сына. Проездные документы выдавали только на четверых детей. Ехали поездом с обычной пересадкой в Москве. Венедикта, которому шёл уже шестой год, везли зайцем на самой верхней, третьей полке, заставленной чемоданами и мешками.

По приезде в Хибины их жизнь более или менее стала налаживаться. Анна Андреевна работала в станционном магазине приёмщицей рыбы. Её старшая дочь Тамара уехала в Кировск. Там она устроилась на узел связи. По выходным часто наведывалась к родным. Венедикт уже не только читал, но и писал. К тому же неплохо рисовал. Рисунки его большей частью были на политические темы. Его любимая сестра Тамара вспоминала: «Он искренне удивлялся, когда я не узнавала, кто у него сидит за круглым столом, и объяснял мне, бестолковой: “Вот это Сталин, это — Молотов, это — Черчилль, это Иден” и т. д.»11.

Расскажу одну забавную историю того времени, обратившись снова к «Воспоминаниям» Тамары Васильевны: «Когда я спросила его однажды: “Что ты, Веночка, всё пишешь и пишешь?” — он поднял на меня глаза и совершенно серьёзно сказал: “Записки сумасшедшего”. Этот случай стал у нас в семье как анекдот. А в общем-то всё объяснялось просто: откуда-то появился в нашем доме объёмистый том сочинений Гоголя. Вена любил его перелистовать. Вот и подобрал название, которое ему понравилось»12.

Приближалось время учиться грамоте. В те годы в начальную школу принимали с восьми лет. Анна Андреевна уговорила учительницу, и Венедикт пошёл в школу вместе с братом Борисом, хотя ему ещё не исполнилось семи лет. В сущности говоря, в первых классах ему нечего было делать. Что и подтвердил разговор учительницы с Анной Андреевной.

Жизнь семьи Ерофеевых по условиям военного времени была не хуже и не лучше, чем у других железнодорожников. И вдруг неожиданно пошли неприятности. В октябре 1944 года главе семейства Василию Васильевичу объявили выговор за «ослабление контроля за транспортными агентами». Он был понижен в должности до дежурного по дистанции. Затем летом 1945 года «по доносу станционной уборщицы В. В. Ерофеев за злоупотребления с продажей пассажирских билетов на ст. Хибины временно переводится на работу в железнодорожный карьер (пост “1276 км”)»1.

5 июля 1945 года во время дежурства Василия Ерофеева одна из платформ с песком в карьере сошла с рельсов.

Обошлось без жертв, но, учитывая психоз военного времени и в связи с этим существующую в стране шпиономанию, а также желание начальства найти крайнего, взвалив на него свой недосмотр, в преднамеренном вредительстве (статья 58 УК РСФСР 1926 года) обвинили Василия Васильевича Ерофеева. Его немедленно арестовали и увезли в Петрозаводск. Следствие шло семь месяцев2.

Тамара Васильевна вспоминала: «Когда я приехала в Хибины, мама рассказала мне, что был у них обыск: всё перевернули в доме вверх дном, искали улики — переписку с заграницей»3.

Юрий съездил на суд и привёз новость: оказывается, отца приговорили за контрреволюционную пропаганду по статье 50-10, часть 2 УК РСФСР к пяти годам лишения свободы с последующим поражением в правах сроком на три года без конфискации имущества за отсутствием такового4. Припомнили Василию Васильевичу и его отца Василия Константиновича, и брата Николая, крёстного Тамары Васильевны, арестованного в 1937 году.

Евгений Шталь, скрупулёзный исследователь жизни и творчества Венедикта Ерофеева, в своей книге «Венедикт Ерофеев: Писатель и его окружение» приводит текст доноса на его отца: «Будучи начальником станции Хибины, систематически занимался контрреволюционной агитацией среди подчинённых ему работников и других лиц, проживающих на станции Хибины. Так, он восхвалял силу и мощь армии фашистской Германии, одновременно клеветал на силу и мощь Красной армии и её полководцев. Высказывал пораженческие настроения Советского Союза в войне с фашистской Германией. Восхвалял жизнь и быт трудящихся при царском строе, высказывал клеветнические измышления на жизнь и быт рабочих Советского Союза и клеветал на ведение колхозной системы хозяйства: “При царе крестьяне жили хорошо. Сейчас народ голодает. Нам нечего воевать без толку. У немцев первоклассная техника, у солдат хорошая выучка. За работу в колхозе [люди] ничего не получали”»5.

Судил Василия Васильевича Ерофеева военный трибунал, ибо в те годы железнодорожники считались полувоенной организацией. Старшему сыну Юрию было уже 18 лет. Он окончил курсы дежурных по станции, и его направили работать в Зашеек.

После ареста отца семья переехала в 1946 году к старшему брату Юрию на станцию Зашеек, сейчас это Полярные зори. Жила семья Ерофеевых в одноэтажном бараке, стоящем на отшибе среди леса. В нём находилось четыре отдельных входа. У каждого из жильцов было своё помещение. Одно из них они и занимали. Жилище это находилось в четырёх-пяти километрах от станции. Продукты продавались по карточкам. Карточки на хлеб и жиры выдавались только работающим и иждивенцам. Жили все на одну рабочую карточку Юрия. Для их матери работы в Зашееке не нашлось, ведь на ней стояло клеймо: жена «врага народа». На младшую сестру Нину наравне с её матерью легла забота о новом доме. К тому же приходилось решать почти неразрешимую задачу: как всем не умереть с голоду.

В беседе со мной Нина Васильевна рассказала: «Папа меня очень любил. Он всегда обращался ко мне: “Красавица ты моя!” Мама, наоборот, считала меня уродиной. Когда она на меня что-то шила, то постоянно во время примерки ворчала: “Родятся же такие уроды, и в кого ты только пошла?” Никак не забуду один случай. Мы жили на окраине посёлка Зашеек. Каждую неделю ходили в баню в двух километрах от нашего дома. Мама отправляла со мной кого-то из малышей. Либо Борю, либо Вену. По возвращении нас домой она обнаружила, что не хватает одного полотенца, и накричала на меня: “Иди и найди полотенце и без него не возвращайся!” Я восприняла её заявление всерьёз. Полотенца не нашла и от отчаяния ночью направилась на железнодорожную станцию, а это от бани идти четыре километра лесом. Пошла туда, чтобы первым поездом уехать в Кировск к старшей сестре Тамаре. В ожидании поезда я уснула на скамейке в привокзальном домике. Меня случайно обнаружил брат Юрий. С ним я вернулась домой. В то время мне было двенадцать лет».