– Говоришь, куда-то поехать собираешься? – вступил наконец в разговор Мирзо, когда мать с Яной разлили по пиалам чай. И Борька понял, что наступил момент, когда начинается спрос с гостя. И ему предстоит ответить на неисчислимое количество вопросов.

– Да, собираюсь на Кольский полуостров. Там будут проводится важные научные эксперименты.

– Эксперименты – это хорошо. Кстати, да, решетка! Дочь, принеси.

Яна пчелкой метнулась за решеткой и вручила ее Боре. Решетка переливалась кристаллами, будто драгоценными камнями. Очень похоже на то, что умелый ювелир не просто установил каждый камень в ячейку, но и отполировал чётко по граням. Работа действительно была выполнена профессионально. Теперь Борька почувствовал себя вдвойне обязанным Мирзо. Как же расплатиться за это творение? А главное, как теперь начать об этом разговор? Ничего не придумав, он опять решил оставить вопрос на более удобное время и место.

– Дочка, я уже не молодой, – неспеша произнес Мирзо, посмотрев на Яну. – Поэтому не смогу так часто тебя встречать вечерами. Думаю, что найдутся желающие это сделать вместо меня. К тому же уже попросили.

Борька снова покраснел и опять почувствовал себя неловко. Мирзо последнюю фразу сказал не ей, а ему, хоть и не смотрел на него. Дернул же чёрт высказать такое отцу Яны, не выяснив заранее, кто он для нее! Но ведь и она же могла об этом рассказать. А-то водила за нос, не говоря ни слова, что Мирзо ее отец. И Борька неожиданно уловил, что никто на него не злится. Не такой Мирзо человек. Да и Яна вся сияет. Задорная она всё же девчонка, хоть и ведет себя в лаборатории словно благонравная девица.

А Мирзо с прежней насмешливостью, которая уже не напрягала Борьку, посмотрел ему в глаза и спросил:

– Может о чем-то еще хотел у меня попросить?

Ага! Вот о чем говорила Яна, вот, когда нужно просить взять ее себе в помощники. И Борька снова выпалил то, что лежало приятной тяжестью на душе:

– Хотел! Хотел попросить руки вашей дочери!

Мать тихо ахнула, зажав ладонью рот. А Яна, подавилась глотком чая и громко и часто закашляла. Она закрыла лицо руками, но было видно, что на глазах выступили слезы. Только было непонятно от чего, то ли от кашля, то ли от Борькиных слов. Мирзо посмотрел на дочь и не смог сдержать широкой улыбки.

А бедный Борька ожидал совсем другой реакции, он думал о глубокой торжественности момента, предполагал долгие раздумья отца и матери, а потом неизменные дополнительные вопросы. Но Яна своим кашлем всё испортила. Борька посмотрел на улыбающуюся мать, на отца и на смеющуюся сквозь кашель Яну. Ему сразу стало так уютно в этом семейном кругу, что он и сам вдруг рассмеялся чисто, раскованно, по-мальчишески.

***

За неделю тренировочных полетов птенцы окрепли и размером почти не отличались от меня самого. Но всё же в их поведении чувствовалась сильная зависимость от родителей. Спеси много, а бестолковость зашкаливала. Впрочем, как и у всех детей, достигших возраста тинэйджеров. Не единожды они пытались заводить между собой драки, но моё присутствие тут же утихомиривало любые ссоры. С каждым днем наливавшаяся сила не давала покоя, и они, вдруг поддавшись своим чувствам, устремлялись ввысь. Тут уж держи ухо востро. Я лично наблюдал картину, как неопытный юнец из другой семьи чуть не сломал себе шею, запутавшись в кустах, внезапно возникших на его пути. Поэтому чуть что, я или Афродита тут же взлетали, догоняли не в меру возбужденных "орлят" и становились впереди. Юнцы мгновенно соображали, кто здесь главный, и смирно занимали положения за крыльями. К концу второй недели они полностью научились понимать воздушные потоки, и тот клин, который я часто наблюдал с земли, теперь уже вожу сам. А вся моя эскадра старается выдерживать ровный строй.

Оперение взрослых птиц уже полностью восстановилось. Я опять мог наслаждаться удивительной маневренностью гусей. Я научился непринужденно взлетать с воды и с земли без пробежки. Совсем не уставал в полете. Словом, перестал отличаться от других гусей. Даже смазка оперения теперь давалась легко. Птенцы меня слушались, а Афродита поглядывала как на героя. Часто она подходила и чего-то просила, но не настойчиво. Я понимал, что она хочет, но мои желания остались на человеческом уровне. Поэтому, немного покрутившись рядом, она успокаивалась. Мне ее было жалко. Но что я мог поделать? Мозгом я не стал гусем.

Мы давно уже не были одинокой семейкой. Всё больше и больше других семей гуменников и одиночек объединялись в единую стаю. Каким-то внутренним чутьем гуси понимали, где лучший корм, туда и летели к вечеру и насыщались до самой ночи. Потом каждого одолевала дремота, и мы засыпали кто где. Я один из числа немногих, кто заботился о безопасности тщательнее остальных. Мне хватило опыта, полученного в начале пернатой карьеры. Вероятнее всего именно такие гуси в итоге и считаются у людей сторожевыми. Именно они первыми обнаруживают опасность и поднимают спасительную тревогу. В места кормежки гуси прилетают не всегда вместе. Зачастую до самой ночи встречаем опоздавших. Зато утром, словно по команде, все встают на крыло и улетают на дневную стоянку. Таким образом, стая растет с каждым днем.

Я не был вожаком, хотя и летал часто в первых рядах. Мне это было не нужно. Что-то останавливало от глубокого погружения в гусиную жизнь. Но тем не менее со временем мной также, как и другими, начало одолевать необъяснимое волнение. Каждое утро я не мог удержаться от полета. Даль звала. Но мы по-прежнему летали с одного ночного места на другое дневное. Уже было заметно дыхание надвигающейся осени. Еще немного и начнут замерзать наши излюбленные болота. Пищи будет всё меньше и меньше, что в конце концов вынудит всех улететь куда-нибудь в Европу или к Черному и Каспийскому морям. И я боялся этого чувства. Я боялся, что, улетев однажды, уже никогда больше не смогу вернуться к людям. Тоска в такие моменты грызла еще сильнее. Я соскучился по людям. Мне не с кем было поговорить, а так этого хотелось. Поэтому каждое утро я боролся с желанием убежать. Временами даже пробовал это предпринять, но Афродита неизменно следовала за мной, а за ней и весь выводок. Это меня совсем не устраивает. Нечего неволить своих. Да, именно своих. Привык я к ним. И как ни будет тяжело расставание для всех, но иначе я, наверное, не смогу. Приходилось дожидаться более подходящего